Глава 6. Дюруа, Дрей, Передонов и другие

(A.К. Жолковский)

1. “Милый друг”

Babel/ “Bel ami”. В гл. 3 речь уже заходила о “Милом друге” как подтексте бабелевского “Мопассана”. При ближайшем рассмотрении переклички с этим романом – кстати, подробно обсуждаемым в толстовском “Предисловии” (см. гл. 2), – оказываются еще богаче и интереснее, чем можно было ожидать.

Знакомство Бабеля с самой знаменитой книгой любимого писателя не вызывает сомнений. А многие эффектные детали явно не прошли мимо его профессионального внимания; при ретроспективном, с оглядкой на Бабеля, чтении “Милого друга” они бросаются в глаза. Ограничимся несколькими примерами.

В первой же главе г-н Дюруа, голодный провинциал, только что демобилизовавшийся из алжирской армии, с завистью смотрит на богатых парижан, в круг которых ему предстоит войти по ходу сюжета.

"Он смотрел на всех этих людей, которые могли пить сколько угодно […] И в нем поднималась злоба на этих расположившихся со всеми удобствами господ […] Попадись бывшему унтер-офицеру кто-нибудь из них ночью в темном переулке […] он без зазрения совести свернул бы ему шею, как он во время маневров проделывал это с деревенскими курами" (Мопассан [84, с. 205]).

Напрашивается параллель с ситуацией в “Моем первом гусе”, где убийство домашней птицы[1] автобиографическим героем символизирует насилие над человеком (хозяйкой, да и самим собой) и способствует ритуальному приобщению героя к истеблишменту (обедающим солдатам).

В середине романа, поджидая г-жу Вальтер около церкви, где она назначила ему свидание, Дюруа иронизирует над своеобразием ее веры.

"Обращаться с религией, как с зонтиком, вошло у нее в привычку. В хорошую погоду зонт заменяет тросточку, в жару защищает от солнца, в ненастье укрывает от дождя, а когда сидишь дома, он пылится в передней" (с. 394).

Как мы помним, в “Мопассане” рассказчик нападает на Толстого, который "струсил [… и]спугавшись холода, старости […] сшил себе фуфайку из веры".

В портрете Мадлены Форестье, “соавторши” Дюруа, и ее обращении с ним, начиная с первой встречи, выделяются неполностью прикрытая грудь и охотно протягиваемые голые руки (гл. 2, 3, 6).

"На ней было […] платье, четко обрисовывавшее ее […] высокую грудь. Голые руки и шея выступали из пены белых кружев"  (с. 219). "[Г[-жа Форестье обернулась и протянула ему руку, которую он мог рассмотреть чуть не до плеча, – так широк был рукав ее белого, отделанного кружевами пеньюара […] Дюруа […] как будто уже видел перед собой ее молодое, чистое, сытое и теплое тело, бережно прикрываемое мягкой тканью" (с. 234). "Тон его показался ей искренним, и она дала ему руки"  (с. 287).