мистериальных коннотаций рассказа, что в 1883 году Мопассану было тридцать три года - возраст распятого Христа. 33 года в момент действия - "зимой шестнадцатого года" - исполняется также самой бутылке.
Литературным источником финальной, поистине кафкианской, метаморфозы заглавного героя становится не вымышленный, а почти документальный текст мопассанианы - картина предсмертных мучений писателя, открывающаяся герою за чтением, так сказать, евангелия от Мениаля.[10] Это пятое евангелие читается уже на трезвую голову (хотя, собственно, пять бокалов было выпито), однако самый переход от опьянения к трезвости образует еще один слой виноградной новеллы.
На ночные улицы герой выходит от Раисы ("в двенадцатом часу" - опять магическое число) протрезвевшим, но продолжает изображать пьяного, предаваясь некому вдохновенному балету и глоссолалии. При этом он подвергается символической казни, предвещающей попытку Мопассана перерезать себе горло: "Мостовые отсекали ноги идущим по ним".[11] В сущности, незаметным предвестием выхода в реальность сопровождалось уже первое знакомство с "мускатом 83 года": тогда он увел героя в метафорические "переулки, где веяло оранжевое пламя и музыка"; теперь переулки овеществляются в виде улиц, где грозные "чудовища ревели за кипящими стенами". Собственно, переход от вымысла к реальности был предопределен уже самим жизнетворческим разыгрыванием - поначалу сказочно счастливым - сюжета мопассановского "Признания" в будуаре пышнотелой издательниицы. (Кстати, мопассановским - из "Милого друга" - является и самый сюжет проникновения неизвестного молодого человека в высшие литературные и финансовые круги.[12])
Ритуальный танец без слов (во всяком случае, слов, поддающихся переводу на человеческий язык), исполняемый на ночной улице и напоминающий проходы мопассановских моряков по кварталам публичных домов[13], являет промежуточную ступень подражания героя Христу-Мопассану. Крестный путь ведет его от подогретой мускатом и словесностью “игры всерьез” в маске Пана-Полита - через трезвый, но самозабвенно артистичный, адамический ночной балет - к леденящей (как и подобает "точке, поставленной вовремя") предгробовой пантомиме Мопассана на четвереньках. Немой физичности этого последнего вставного кадра соответствует физичность его финального восприятия на рамке: "Предвестие истины КОСНУЛОСЬ меня".[14]
2. Чаша на пире отцов
Постепенный отказ от вина (хотя бы в форме претворения его в кровь) происходит вопреки принципиальной дерзости героя, покушающегося на символическое содержимое мопассановских погребов и вещественное - кладовых дома Бендерских. Эта “агрессивность” отличает бабелевского лирического героя, например, от мандельштамовского, готового
