будь то в самом широком нарративном смысле (влюбленность в случайно встреченного партнера) или в более специфически «сентименталистском», анархически бросающем вызов парадигмам культуры. Но нельзя отрицать инвариантности, – а значит, парадигматичности и объясняющей силы – этой «непосредственности» в поэтическом мире «Исповеди».
Мы уже говорили о «подверженности эмоциям», характерной для Жан-Жака. В книге I «Исповеди» Руссо рассказывает о своей ранней склонности к воровству и одновременном «презрении к деньгам».
«Мое бескорыстие – не что иное, как лень; удовольствие от обладания не стоит труда, затрачиваемого на приобретение […] Деньги искушают меня меньше, чем вещи, потому что между деньгами и желанным обладанием всегда есть посредствующее звено; тогда как между самой вещью и наслаждением ею его нет. Я вижу вещь, она меня манит; если же я вижу лишь средство приобрести ее, оно меня не соблазняет» [107, с. 32][29].
К числу «вещей», которые не стоит труда покупать за деньги, относятся и женщины.
«Добавлю, что одно из моих главных пристрастий [букв. «вкусов» – gouts dominants] не состоит в вещах, которые покупаются […] Женщины [приобретаемые] за деньги потеряли бы для меня все свои прелести; сомневаюсь даже, что я смог бы ими воспользоваться. И так со всеми доступными мне удовольствиями [a ma porteeбукв. «в пределах моей досягаемости» или «у меня под рукой»!]; если они не бесплатны, я нахожу их невкусными» (с. 30)[30].
Таким образом, инвариантом Руссо является в такой же мере упор на «непосредственность»[31], как и на «машину вымысла – источник литературности и невменимости вины», и демановский анализ позволяет увидеть связь между тем и другим. Какой же свет все это бросает на Бабеля?
3. Справка-исповедь
Jean-JacquesBabel. Вставная новелла в «Справке»/«Гонораре» напоминает Руссо прежде всего тем, что рассказчик не стремится обелить свое детское поведение.
«Если бы [… то] я бы заплел пошлую историю о выгнанном из дома сыне богатого чиновника, об отце-деспоте и матери-мученице. Я не сделал этой ошибки» («Гонорар»); «[О]тец работал чертежником, пытался дать нам, детям. образование, но мы пошли в мать, картежницу и лакомку. Десяти лет я стал воровать у отца деньги, а подросши, убежал в Баку…»; «Вера ждала злодейств от человека, развратившего меня […] Степан Иванович оказался доверчивым человеком […] Я не стал жить с ним, с нищим, и перешел к богатому старику»; «Мне бы ремесло изучить […] но у меня одно на уме было – биллиард».
С «Исповедью» сходен не только самый факт испорченности ребенка, но и конкретный набор его пороков.
Юный Жан-Жак тоже предстает лакомкой (gourmand), мелким вором, лгунишкой; на протяжении всего своего затянувшегося до двадцати