Руссо занимает «литературность, fiction». При этом, поступая извне, она отражает глубокое внутреннее расщепление личности Руссо – одного из первых людей модернистской эпохи.
Печально известный эксгибиционистский эпизод в темных переулках Турина имеет редко цитируемое продолжение (начало книги III). Жан-Жака преследуют, огромный мужчина с огромными усами и огромной саблей хватает его за руку и требует объяснений.
«[У] меня не было готового ответа, но я […] ухитрился извлечь из своей головы удачную романическую уловку […]. Умоляющим тоном я сказал ему […] что я молодой высокородный иностранец, рассудок которого помутился; что я бежал из отцовского дома, ибо меня хотели посадить в тюрьму […] и что, если он меня отпустит, я, возможно, когда-нибудь смогу вознаградить его» (с. 80). Мужчина отпускает Руссо, но через несколько дней случайно встречает его на улице и, подмигнув, называет принцем.
Эта сцена демонстрирует характерную для Руссо раздвоенность, ее связь с его кругом чтения и одновременно способность к мгновенной – «непосредственной» – импровизации. Последняя отчасти напоминает импровизацию героя «Справки», с той разницей, что Руссо играет и на повышение, а Бабель только на понижение[39]. А столкновение жалкого героя (Руссо несколько раз подчеркивает смехотворность обнажаемого органа) с вооруженным гигантом и словесный выход из него тоже сродни Бабелю, а в более широком плане – Чарли Чаплину, Вуди Аллену и т. п.
Несколькими страницами далее Руссо развивает тему социального раздвоения личности уже на реалистическом материале.
Рассказав, что в аристократическом доме он одновременно служит лакеем и изучает латынь под руководством одного из членов семьи, заметившего его ум и интерес к знаниям, он пишет, что по типичному для него капризу судьбы он оказался «одновременно выше и ниже своего положения [etat]» (c. 87). Однако планы терпеливой работы над дальнейшей карьерой, предложенные ему его покровителями, он отклоняет – по характерным соображениям, одновременно «литературным» и «непосредственным» (и знакомым нам из Бабеля): «Мое идиотское честолюбие искало счастья (fortune) не иначе как путем приключений, и не видя во всем этом женщины, я счел этот способ преуспеяния медленным [и] трудоемким […] (с. 88).
«Шизофренический» комплекс принимает в дальнейшем и более острые, почти клинические формы.
В книге IV Жан-Жак выдает себя за профессионального музыканта из Парижа, обнаруживает позорное несоответствие заявленной квалификации и вынужден открыться одному из «коллег» (с. 138). В книге VI, при знакомстве с мадам де Ларнаж, стыдясь признаться в своем статусе новообращенного католика, он называется англичанином-якобитом, мистером Даддингом (Dudding). Не