половой акт совершается дважды, второй раз – ПОСЛЕ, в результате бесчестного манипулирования и без надежд на дальнейшую близость. Бабель отбрасывает первый из этих актов («продажный») и придает второму («манипулятивному») характер телесно и духовно гармоничного артистического хэппи-энда. У Чернышевского и Достоевского проститутка моложе героя, претендующего на «отцовскую» роль, а у Бабеля – старше, в соответствии с «эдиповским» колоритом рассказа.
[16] Как можно видеть из Прилож. I, «Тьма» поставляет материал для иллюстрации почти всех аспектов топоса проституции.
[17] С первым его роднит иностранный паспорт (он «англичанин», а Лопухов-Бьюмонт – «американец»), со вторым – связь с проституткой, а с третьим – сверхчеловеческие мораль и аскетизм.
[18] Об элитарности и жестокости » новых людей» – героев «Что делать?» см. Жолковский [50].
[19] О завороженности Бабеля цирковыми номерами см. в гл. 2 в связи с «артистической» – «цирковой и оперной» – фигурой начальника конзапаса Дьякова. Ср., кстати, «оперный финал» «Тьмы»:
«А в коридоре уже […] звенели шпоры жандарма. И что-то говорил сладкий, задушевный, поющий баритон, точно приближался этой оперный певец, точно теперь только начиналась серьезная, настоящая опера» [2, с. 309].
[20] О характерных для Руссо темах self-pity и жалоб на болезни см. Джонсон [39, с. 5, 9–10].
[21] Важными вехами в осмыслении «Исповеди» на советской почве стали работы Лотмана [70] и Гинзбург [29, с. 200–253]. Цитаты из «Исповеди» даются по изданию Руссо [107] в моем переводе (А.Ж.).
[22] Белинский, на которого «Исповедь» Руссо произвела сильное, но отталкивающее впечатление, со своей стороны сравнивал Достоевского с Руссо; о сходстве между ними писал (Толстому) и критик из противоположного лагеря, Страхов (Миллер [77, с. 97]).
[23] Тоцкий прямо заявляет, что «определенно вышло, как в романе»; он «заботится лишь о красоте, вкусе и оригинальности; подлинная исповедь для него невозможна» [77, с. 94]; ср. эстетскую позицию Бабеля. Подтекстами исповеди Тоцкого служат, однако, Лермонтов и Дюма-сын, а не Руссо (с. 94).
[24] В тексте романа есть прямая отсылка к Руссо, а в набросках – и мысль о родстве двух эпизодов «Исповеди».
[25] У Руссо было позаимствовано, по-видимому, и первое черновое заглавие «Записок» – «Исповедь» (см. Достоевский [41, т. 5, с. 378]).
[26] См. комментарии к «Запискам из подполья» (Достоевский [41, т. 5, с. 385]). О фундаментальной связи жанра исповеди с «ложью» см. в гл. 12.
[27] «У меня пена у рта, а принесите мне какую-нибудь куколку, дайте мне чайку с сахарцем, я, пожалуй, и успокоюсь» [41, т. 5, с. 100]. Таким образом, мотив «чая» вводится в «Записках» заблаговременно – задолго до «чаепития» с проституткой