жест повторяет рассказчик «Справки», который, отстранившись от наводящей на него страх и скуку реальной Веры, погружается в литературное фантазирование, чтобы создать свой и ее гибридный портрет в виде «мальчика у армян» и тем соблазнить ее. О «дистанцировании» как стратегии соблазнения см. в гл. 10.
[38] Ср. сложные отношения с той же Францией Бабеля, который, впрочем, там успеха так и не добился.
[39] На повышение Жан-Жак играет только тем, что выдает себя за аристократического отпрыска, а его «умоляющий тон» – это уже игра на понижение. Именно последняя стратегия характерна для «Исповеди» в целом и составляет оригинальный вклад Руссо в автобиографический жанр: чем худшие вещи о себе сообщает «человек истины», тем более правдивыми предстают эти и другие его вымыслы (Джонсон [39, с. 16–17]).
[40] О связи фундаментальной «инфантильности» Руссо с отдачей им собственных детей в приют и с его теоретическими моделями воспитания и патерналистского, потенциально тоталитарного, государства см. Джонсон [39, с. 21–26].
[41] Аналогичным детским эгоцентризмом отмечено повествование в «Записках из подполья» и в «Справке».
[42] Некоторые комментаторы полагают, что холодной она была именно с ним, вследствие его собственной сексуальной недостаточности (см. Руссо [107, с. 183]).
[43] Превращение провинциала-протестанта Генриха Наваррского в короля католической Франции – архетипическая модель для стратегии всех будущих Растиньяков и Дюруа; Руссо стоит у начала этой литературной цепи.
[44] Тем самым он сравнивает себя с Христом, распинаемым между двумя ворами.
[45] Вспомним предательство Сашкой Христом здоровья собственной матери в обмен на право вести жизнь христианского праведника («Сашка Христос»).