расцвете! Мне ведь всего двадцать пять лет» (с. 277). » – Моя молодость кончилась, – грустно думал он [выходя на улицу от врача] – Вступаю в жизнь “полным генералом”… » (с. 278). Через три месяца Леон Дрей, разодетый, в цилиндре, и по-прежнему важный, чванный, сидел, развалясь, в отличном наемном экипаже […] – Да, – думал [он …] – лет через пятнадцать, двадцать меня ждет прогрессивный паралич […] Но наплевать! Двадцать лет, это – целый век. Поживу как следует, а там пулю в лоб…» (с. 279).
Этот финал совмещает открытую концовку в момент торжества a la “Милый друг” с предвестием жалкого конца (ср. бабелевское «предвестие истины») в духе биографии самого автора[12]. Первые признаки сифилиса появились у Мопассана в возрасте от двадцати одного до двадцати шести лет (1871–1876; Лану [66, с. 360]). В 1877 г. он с гордостью писал другу о вступлении в клуб настоящих сифилитиков, восходящий к Франциску I (Душен [66, с. 60]; ср. слова Дрея о «полном генерале»). В 1892 г., т. е. именно через пятнадцать-двадцать лет после начала болезни, он пытался покончить с собой – застрелиться (а обнаружив, что верный слуга спрятал его револьвер, – зарезаться). Еще через полгода Мопассан умер от прогрессивного паралича.
Бабель сделал следующий, выражаясь его языком, поворот рычага и впрямую смонтировал успех героя-подражателя с болезнью и смертью автора-образца, а тем самым – вымысел с документом.
Есть в тексте Юшкевича и прообраз знаменитой бабелевской фразы, служащей в “Мопассане” предвестием финального » предвестия истины» . Ср.:
У Бабеля: «Никакое железо не может войти в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя […] Я дочитал книгу [Мениаля] до конца и встал с постели […] Сердце мое сжалось. Предвестие истины коснулось меня».
У Юшкевича: «Он почувствовал отчаяннейший холод. Как будто длинная игла пронзила его сердце» (с. 266).
Влияние Юшкевича на Бабеля не следует ни преуменьшать, ни преувеличивать. Он принадлежал к бескрылому, уныло-натуралистическому прогрессивному направлению, группировавшемуся вокруг “Знания”, и не исключено, что это его многословный перепев “Милого друга” Бабель имел в виду, выводя в своем лаконичном мета-“Мопассане” Раису Бендерскую, в переводе которой «не осталось и следа от фразы Мопассана», ибо она «писала утомительно правильно, безжизненно и развязно – так, как писали раньше евреи на русском языке».
3. “Нана”
Скромную, но существенную роль среди околомопассановских интертекстов Бабеля, по-видимому, следует отвести “Нана” Эмиля Золя (1880). “Нана” имела мгновенный успех во Франции, в том же году вышла по-русски и широко читалась в России. Знакомство Бабеля с этим романом, посвященным жизни куртизанки, рисующим