текстов. Так, образ “рыжей, солнечной, эротичной и божественной” Раисы мог впитать в себя, наряду с чертами мопассановской Селесты, лейтмотивные атрибуты Нана, которая как в своем последнем явлении публике, так и в виде трупа на последней странице романа окружена сакральным ореолом солярности:
«…она казалась в ореоле своих огненных волос каким-то солнцем. Париж запомнит ее именно такой, парящей среди хрустального грота, точно сам бог” [57, с. 597–598]. «А над этой страшной, саркастической маской смерти по-прежнему сияли прекрасные рыжие волосы, как солнце, окружая ее золотым ореолом» (с. 606). Ср. тж. выше сравнение Нана с «разгневанным божеством».
Наконец, привлекательными для Бабеля могли оказаться и такие аспекты романа, как жалкая фигура одного из содержателей Нана – еврея-банкира Штейнера[16], а также тот штрих, что умирает Нана, вернувшись сказочно обогатившейся из… России. В пользу ориентации на Золя говорит и ряд параллелей между “Нана” и “Справкой”.
Семья, секс и ролевые инверсии. Среди многочисленных половых связей героини для “Справки” особенно релевантны две, подспудно соотносящиеся друг с другом. Прежде всего, это отношения с влюбленным в Нана гимназистом Жоржем Югоном, которому она отдается бесплатно, сначала удерживаемая, а затем руководимая “материнским” чувством.
«Она неуверенной рукой отталкивала Жоржа, как ребенка, который утомляет своими ласками […] – Нет, оставь меня, я не хочу… Это было бы очень гадко в твои годы… Послушай, я буду твоей мамочкой» (с. 386). Сцена, однако, переходит в любовную.
Эдиповский элемент продолжает развиваться и после половой консуммации, когда в имение привозят маленького сына Нана.
«Приезд Луизе окончательно переполнил радостью сердце Нана. Порыв ее материнских чувств […] принял размеры настоящего безумия […] Нана говорила, что у нее двое детей, и смешивала их в общем любовном порыве. Ночью она раз десять бросала Зизи, чтобы посмотреть, хорошо ли дышит Луизе, а вернувшись, снова ласкала любовника, вкладывая в обладание им материнскую нежность; и порочный юноша, любивший разыгрывать ребенка в объятиях этой рослой девушки, позволял укачивать себя, как младенца» (с. 391–392).
В структуре романа Золя треугольник “Нана – Жорж – Луизе” являет, разумеется, очередную вариацию на тему контрапункта “проституция/семья”, чему вторит подчеркиваемое Нана “двойничество” между нею и настоящей матерью Жоржа – мадам Югон. Последнее:
а) задается разнообразными симметриями между владелицами двух смежных поместий: долгожданные гости мадам Югон оказываются привлеченными за город не ее приглашениями, а соседством Нана; в кульминации этого эпизода (гл. 6) на мосту встречаются две компании гостей, причем мать видит Жоржа