(с. 189).
Пряный дионисийский букет из эротического, садистского и религиозного мучительства, с примесью колдовских настоев, ароматов[25] и прочих чар не обходится у Людмилы и без античных, в частности “солярных”, коннотаций:
«Слушай: три духа живут в цикламене […] Сладкая амброзия, и над нею гудят пчелы, это – его радость […] И еще он пахнет ванилью […] и это – его желание, – цветок и золотое солнце над ним […] И […] нежным, сладким телом […] и это […] его любовь, – бедный цветок и полдневный тяжелый зной. Пчела, солнце, зной […] Понимаешь, мое солнышко […]?» (гл. 17, с. 127).
«Люблю красоту. Язычница я, грешница. Мне бы в древних Афинах родиться. Люблю цветы, духи, яркие одежды, голое тело […] Пусть умру совсем, как русалка, как тучка под солнцем растаю […] Милый, кумир мой, отрок богоравный» (гл. 26, с. 186).
Из бегло рассмотренных мотивов “Мелкого беса” несколько – “инцестуальный” (“сестринский” и “материнский”), “бордельный”, “христианский” – образуют вполне наглядный фон к текстам Бабеля, в особенности к “Справке”/“Гонорару”. Релевантность других – “мучительско-дионисийско-ароматическо-языческо-колдовских” – может быть прояснена постановкой в связь с соответствующими бабелевскими мотивами, среди которых:
мотив роз в “Мопассане”; оргия у Раисы; предсмертные муки Мопассана; снимание стружек с метафорического бревна в “Справке”/“Гонораре”; убийственная молочная жидкость в пузырьке и растворяемый кристалл Веры, да и вся атмсофера ее номера, подобного избе Бабы-Яги (о чем подробнее см. в специальном разделе гл. 7).
Особо стоит выделить программную языческую “солнечность” Людмилиных планов, явно подпадающую под характеристику Бабелем (в “Одессе”, см. гл. 1) горьковского прославления солнца – рассудочно-обязательного и потому недостаточного. Горький и его современники – в том числе Сологуб, Арцыбашев и другие (в частности, Кузмин)[26] – являлись для Бабеля тем унылым фоном, от которого он отталкивался в своей разработке аналогичных тем. Особенно интересна в этой связи почти текстуальная перекличка Бабеля с сологубовским романом по еще одной – металитературной – линии.
Обе сюжетные ветви “Мелкого беса” объединяет мотив “вымысла”, что вполне естественно в символистском тексте, щедро сдобренном к тому же всякого рода “магией”. В передоновской ветви сюжета “обман” состоит в двукратной подделке письма от княгини (Варварой и Гущиной) с последующим его выкрадыванием и уничтожением, а затем и разоблачением (Вершиной). В линии Саши и Людмилы “обман”, тоже двукратный, – выдача эротических игр за невинную дружбу и подготовку к спектаклю и сокрытие личности маскарадной «гейши» – удается. Прямые формулировки желательности “вымысла” схожи друг с другом, а одна