Растения, животные, люди, звезды, миры все зарождается и умирает для того, чтобы превратиться во что-то иное» (с. 337).
[10] Все последующие цитаты – из второй части романа.
[11] Еще одна “розовая” женщина, тоже, по-видимому, еврейского происхождения, – Ольга Юльевна Каминская-Корсак, урожд. Гюнтер (Гюннер), дочь врача и акушерки [35, т. 15, с. 569], – героиня автобиографического рассказа Горького “О первой любви”, о важности которого для Бабеля см. в гл. 7. «Розовое тело ее казалось прозрачным, от него исходил хмельной, горьковатый запах миндаля» [35, т. 15, с. 109].
[12] Книга Мениаля, которую читает бабелевский герой, вышла по-русски в 1910 г. и была, конечно, известна Юшкевичу, писавшему “Дрея” как раз в это время.
[13] Очевидно структурное сходство в этом отношении между “Нана” и вышедшей несколькими годами раньше “Анной Карениной”, где важное место занимает сцена на ипподроме и сюжетный параллелизм между падшей героиней и скаковой лощадью (кстати, носящей имя, в конечном счете позаимствованное из французской литературы – пьесы Мейлака и Галеви [MeihacetHalevy] «Frou-Frou»; см. Эйхенбаум [149, с. 190].
Кстати, несколько слов о литературном аспекте лошадничества Бабеля. Хорошо известно, что оно занимало огромное место как в его жизни (см. воспоминания о писателе [24] и его письма [10, т. 1, с. 236–360]), так и творчестве (ср. “лошадиные” мотивы в заглавии и сюжетах “Конармии” и знаменитое определение жизни как «луга в мае, по которому ходят женщины и кони» (“История одной лошади” [10, т. 2, с. 65]). Интересное свидетельство о связи бабелевской страсти к лошадям и его литературной работой есть в мемуарной заметке Г. Мунблита [24, с. 79–93].
Бабель «присла[л] в редакцию одного начинающего писателя, просил повнимательнее к нему отнестись […] Это был очень странный начинающий писатель. Маленький, кривоногий, одновременно тщедушный и жилистый, с пергаментным лицом [… и] рукой, оказавшейся на ощупь твердой, как камень [… Его] рукопись представляла собой несколько рассказов […] о лошадях […Р]ассказы показались мне ничем не примечательными […] о печатании их не могло быть и речи. Почему они могли понравиться Бабелю, было мне совершенно неясно […]»
» – Ладно […] пришлите мне рукопись, я в ней поковыряюсь, – сказал [Бабель…] Прошло несколько дней. И […] начинающий писатель с кривыми ногами снова […] положил передо мной свою рукопись […] Рассказы стали попросту превосходными […] светились и искрились […] и достигнуто это было совершенно чудесным способом» [24, с. 87–88].
Напомнив читателю о редактировании Раисиных переводов в “Гюи де Мопассане”, Мунблит продолжает:
“Пять-шесть поправок (и притом незначительных) на страницу – вот все, что сделал Бабель