комплекс преподносился Горьким не как абсолютная истина, а в амбивалентном порядке, - недаром, по замечанию Ходасевича, знаменитая речь о “гордом человеке” отдана шулеру!42
Опора на “элиту”, в частности, рабочую, на защиту которой от про-большевистской “массы” Горький безуспешно вставал в первые годы после революции,43 не осознавалась им как противоположная традиционной демократической ориентации на всеобщее образование и благо. Еще меньше догадывался он о крипто-ницшеанской природе и самой большевистской диктатуры, по заявленной утопической программе - популистской, а по сути - олигархической. 44
Из книжно-украшательского преодоления реальности вырастает горьковская завороженность идеей “возвышающего обмана”, внимание к сказкам (начиная с бабушкиных), снам и выдумкам. Хотя оппозиция “обман/истина” трактуется Горьким в амбивалентном ключе “провокационного испытания” (см. "Чиж", "Болесь", "На дне", "Двадцать шесть и одна"), предпочтение отдается все-таки “обману”, предвещая поэтику соцреализма.45
"[У Горького рано] возникла (а отчасти была им вычитана) мечта об иных, лучших людях [... Так] он получил [...] полувоображаемый тип благородного босяка [...] двоюродн[ого] брат[а] благородно[го] разбойник[а] романтической литератур[ы]" (Ходасевич 1991: 360-361).
"Первоначальное литературное воспитание он получил среди людей, для которых смысл литературы исчерпывался ее бытовым и социальным содержанием [...] Своих мало реальных героев Горький стал показывать на фоне сугубо реалистических декораций [...] притворя[сь] бытописателем. В эту полуправду он и сам полууверовал на всю жизнь" (361).
"[С]воих героев Горький [...] наделял мечтою [...] об искомой нравственно-социальной правде. В чем [она] заключается [...] не знал он и сам. Некогда он искал и не нашел ее в религии [... затем] увидел ее [...] по Марксу" (361).
"[О]сновная тема [“На дне”] - правда и ложь [... Вся] деятельность [Горького] проникнута сентиментальной любовью ко всем видам лжи [...] “Я искреннейше и непоколебимо ненавижу правду”, - писал он Е. Д. Кусковой" (362).
"Этому “великому реалисту” [...] нравилось только [...] то, что украшает действительность [...] Его воображение равно волновали и поэты, и ученые, и всякие прожектеры [...] от фокусников и шулеров до [...] социальных преобразователей [... Е]го любовь спускалась к фальшивомонетчикам [...] мошенник[ам] и вор[ам...] В их ремесле ему нравилось сплетение правды и лжи" (362-364).
"Отношение ко лжи и лжецам было у него [...] заботливое, бережное [...] Он был на самом деле доверчив, но сверх того еще и притворялся доверчивым [...] рад был быть обманутым" (369).
Одним из аспектов ориентации на “возвышающий обман” было вскормленное бабушкой
