половине пути между Сухумом и Новым Афоном.
И вот из этого селения донесся короткий треск пистолетных выстрелов.
Потом, казалось -- прямо в небо, рванулся отчаянный крик многих людей. Вслед
за криком захлопали и затрещали торопливые выстрелы, и пуля, ударив в дорогу
рядом с нами, метнулась в сторону, взвизгнула, подняла полоску пыли и
исчезла.
-- Уй-мэ! -- закричала девица, подобрала ноги и прижалась к долговязому
юноше.
Несколько пуль резво свистнуло над нашими головами, и мы снова услышали
топот подков. Теперь он был захлебывающийся, неистовый. Казалось, что
подковы отлетают от копыт из-за этой стремительной скачки и несутся, свистя,
вдоль дороги.
-- Похоже, что пальба, -- уныло определил человек в гимнастерке. --
Надо бы лечь за камень.
Но он не двинулся с места.
Бабель снял очки и начал смеяться. Лицо его покрылось множеством
морщинок, особенно около глаз.
-- Вы чего? -- спросил я.
-- Готовая глава, -- ответил он и закашлялся, -- из романа
Немировича-Данченко "Среди пороховых легенд и седого дыма". Или из его же
романа...
Но Бабель не успел досказать, из какого другого романа
Немировича-Данченко была эта глава. Очевидно, действие главы еще не
окончилось. Бабель замолк потому, что увидел, так же как и все мы, что
Инал-Ипа бешено скачет нам навстречу, уже со стороны Эшер и совсем не в
таком виде, как пять минут назад.
Он потерял кубанку. Волосы у него спутались и падали на глаза. Он бил
своего коня рукояткой пистолета по жилистой мокрой шее. Конь нес его бешеным
карьером как-то боком, как бы оглядываясь назад.
Следом за Инал-Ипой скакал тот же запыленный ординарец и на ходу
отстреливался.
Всадники промчались с быстротой призраков. Пальба стихла. Возчик встал
с земли и перекрестился.
-- Похоже, что в Эшерах восстание, -- заметил человек в гимнастерке. --
Горцам к этому не привыкать.
Никто из нас ничего не понимал. Надо было решать, что делать дальше:
ехать ли через Эшеры в Новый Афон или возвращаться в Сухум.
Курносый, не дождавшись общего решения, вылез из кустов и пошел обратно
в Сухум.
-- Уй-мэ! -- гневно крикнула девица и щедро плюнула вслед курносому.
Этот плевок решил дело. Мы постановили ехать дальше. Всем хотелось
узнать, что случилось в Эшерах. Возница вздохнул, и мальпост, дребезжа
развинченными гайками, двинулся навстречу своей неизвестной судьбе.
За поворотом шоссе мы встретили вооруженных эшерцев. Они не остановили
нас и ни о чем не спрашивали. Вряд ли они даже заметили нас -- так они были
возбуждены.
В Эшерах все население толпилось на улице. Женщины голосили, стоя на
порогах домов, царапали себе в кровь лица и рвали волосы. Дети бежали к
сельской площади. Посреди площади рос огромный вяз. Туда же, к вязу,
торопливо шли мужчины, яростно жестикулируя и разряжая на ходу обрезы и
карабины.
Под вязом лежал юноша лет пятнадцати, не больше. Голова его была
прислонена к седлу.
Рубаха на груди юноши была разорвана, и в ложбинку над впалым животом
натекла лужица крови.
Юноша был мертв. Вокруг него стояли, опираясь на узловатые посохи,
сельские старейшины. Они смотрели на мертвого и молчали. Люди, подходя к
убитому, тоже замолкали, и лишь время от времени кто-нибудь подымал над
головой кулак и кричал что-то гортанное и зловещее, -- должно быть,
проклятие убийце.
Маленькая девочка в длинной черной юбке сидела рядом и, не спуская глаз
с мертвого, сгоняла мух с его лица отломанной веткой.
Возница поговорил с эшерцами. Слушая их ответы, он преувеличенно
