сокрушался, бил себя руками по пыльным шароварам и ненатурально закатывал
глаза. При этом виднелись его коричневые белки.
Тогда в Абхазии еще не всюду существовал советский народный суд. В
большинстве селений еще сидели старейшины. Законами были обычаи и
собственное разумение.
Суд старейшин всегда собирался под вековым священным деревом -- дубом
или вязом.
В это утро старейшины сошлись, чтобы судить юношу, укравшего седло.
Девочка, как заводная, махала веткой над его головой. Иногда ветка задевала
широкое стремя на седле, и тогда возникал тихий звон. Он напоминал долгие,
мерные звуки похоронного колокола.
Инал-Ипа узнал о краже седла и прискакал из Сухума в Эшеры, чтобы
присутствовать на суде.
Здесь, на суде, он встретился со злейшими своими врагами -князьями
Эмухвари.
Что произошло дальше, никто в точности не мог нам объяснить. Между
братьями Эмухвари и Инал-Ипой началась перестрелка. В этой перестрелке
неизвестно кем был убит юноша, укравший седло.
Эмухвари закричал, что юношу застрелил Инал-Ипа, совершив беззаконие и
надругавшись над судом старейшин. Застрелил он юношу якобы потому, что его
род был в кровной вражде с родом этого юноши.
Мужчины схватились за оружие. Но Инал-Ипа успел ускакать.
За Эшерами дорога оказалась совершенно разбитой. Мы слезли с мальпоста
и пошли дальше пешком.
День будто окунули в безмолвие. Даже цикады молчали, и не звучала жара.
Обыкновенно она издает тихий писк, подобно воде, когда та просачивается в
узкую щель.
Море тоже молчало, перегретое солнцем. Оно постепенно затягивалось
паром.
В монастыре было безлюдно. В саду, в маленьких цементных бассейнах,
куда отводили из горного ручья воду для поливки, плавали золотые рыбки.
Очевидно, они голодали, потому что тотчас собирались стаями у того края
бассейна, где останавливались люди. Вокруг сильно, по-церковному, пахло
нагретым кипарисом.
В соборе шли еще службы, но монахов в монастыре осталось всего
несколько человек. Ими распоряжался отец келарь -- рыжий, конопатый, с
брезгливым голосом.
Он отвел нас в пустую и гулкую гостиницу и дал комнату. Тучная девица
попрощалась и ушла в какой-то поселок в горах, к своему брату, юноша в
пенсне и человек в гимнастерке исчезли.
-- Вас, как людей образованных, -- сказал отец келарь, посмотрев наши
удостоверения, -- прошу держаться в рамках. Здесь, в соседнем номере,
помещается госпожа Нелидова. Больше в гостинице никого нету. Она прибыла к
нам, дабы отдохнуть от мирского безобразия и скверны. Светская, по-монашески
настроенная женщина. Пешком пришла из Сухума. По обету. Вся в правилах и
очень строга. Ходит в черном. Как инокиня.
-- Да-а, -- сказал Бабель. -- Видно, кремень старушка. Отец келарь
усмехнулся.
-- Что вы, гражданин! -- сказал он укоризненно. -- Ей от силы тридцать
лет. Весьма привлекательная дама. Но предупреждаю: строга.
Келарь скосил глаза в сторону и сказал деловым тоном:
У нас в трапезной, молодые люди, можете приобрести хлеб и холодец, а у
меня в кладовой -- вино маджарку. Милости просим! Я сам виночерпий и
винодел, так что за маджарку ручаюсь. Других вин в соответствии с ходом
событий пока что не делаем.
Всякие вина есть на свете. Я перепробовал много вин, но такого бешеного
вина, как маджарка, не встречал.
Если на Новом Афоне нам обоим мерещилась всякая чертовщина, то,
конечно, только от этого мутноватого вина. А может быть, еще и оттого, что
мы уверяли себя, будто никакие земные тревоги не смогут добраться сюда даже
на злополучном мальпосте.
В
