было ему уже не под силу. Желающих побывать у Алексея Максимовича было
слишком много, и очередность посещений устанавливал строгий его секретарь.
Но была категория людей, которые, по договоренности с Алексеем Максимовичем,
"обходили" секретаря и пробирались "нелегально", что очень веселило Алексея
Максимовича.
В "нелегальные" попали и Исаак Эммануилович Бабель, и Соломон
Михайлович Михоэлс, и Самуил Яковлевич Маршак, и Михаил Кольцов.
Бабелю, когда он поселился недалеко от Горок, в деревне Молоденово,
Алексей Максимович сказал: "Приходите в любой день к обеду -- это в два
часа. Всегда буду рад".
К дому в Горках примыкал очень хороший и живописный парк, тянущийся по
высокому, крутому берегу Москвы-реки. Все это окружено было забором, одна
сторона которого граничила с Конным заводом, принадлежавшим когда-то одному
из московских богачей Морозовых.
Когда в Горках X поселился Алексей Максимович, это был еще очень глухой
район. Совхоз "Успенское" только зачинался. Ближайшими железнодорожными
станциями были Перхушково и Жаворонки, находящиеся километрах в шести-восьми
от Горок. Живущие в Горках сообщались с городом на автомобиле. Никаких
автобусов не было, да и асфальтированные дороги не сразу появились.
Если ехать из Москвы, то примерно за километр от Горок по левую сторону
возвышался загадочный курган, а за ним, на холме, располагалась уютная
деревня Молоденово. Там, как нам стало известно, и поселился Исаак
Эммануилович Бабель еще в 1930 году. Он жил то там, то в Москве.
Он рассказывал, что его интересуют лошади и весь их быт, он все это
изучал на Конном заводе -- у него там друзья и среди людей, обслуживающих
завод, и среди лошадей. Собирается он написать "Лошадиный роман".
Приходил Бабель в Горки то часто, то пропадал. Помню, как, бывало,
садились мы обедать, а Алексей Максимович говорил: "Не подождать ли нам все
же Бабеля, -- может, немного опаздывает..."
Из столовой, через переднюю, в застекленную входную дверь, наружную
дверь дома, видна была прямая дорога, ведущая к въездным воротам. И вот мы,
обедающие, часто поглядывали и следили, не идет ли Исаак Эммануилович...
Как-то особенно уютно бывало зимой, когда на фоне белого снега в
маленькую калитку в заборе, около ворот, входил в шапке-ушанке, в куртке, с
палкой, неторопливо, слегка вразвалку, Бабель. "Ну, сейчас много
примечательного нам расскажет и про лошадей, и про многое другое", --
говорил Алексей Максимович. Соскучиться с Бабелем бывало невозможно. Он
как-то очень чувствовал слушателей и умел незаметно перевести разговор с
одного на другое, еще более интересное. Уютней всего бывало именно зимой в
тишине большого пустынного дома, когда после поездок в Москву Бабель
приходил начиненный всяческими литературными и другими новостями.
У него с Алексеем Максимовичем часто бывали и специальные дружеские,
профессиональные разговоры, в которых очень нуждался и которыми не был
избалован Алексей Максимович.
Пролагая путь и продвигая вперед тяжелый корабль советской литературы,
Алексею Максимовичу нужно бывало и самому посоветоваться с профессионалом о
своих личных литературных сомнениях.
Вот Бабелю и Маршаку он очень доверял и как-то (пусть это не покажется
странным в применении к Горькому) не стеснялся их. Бабель, конечно, часто
вспоминал и рассказывал Горькому об Одессе. Это бывали или лирические, или
смешные истории из жизни Одессы и одесситов. Но всегда чувствовалось, как он
любит Одессу и "на всякий случай" каждого одессита.
Бабелю случалось быть и озорным, и тогда ему приходили
