была очень интересная и правильная выдумка.
Человек пять лучших фотокорреспондентов Москвы были постоянными
сотрудниками журнала "СССР на стройке". Журнал в основном строился на
фотоматериале, который должен был быть очень выразительным и подан так,
чтобы и без текста было все понятно. Все же для каждого номера приглашался
специальный писатель, который вместе с художником, как в театре,
режиссировал номер. Надо было провести через отобранные фотографии основную
тему и разворачивать ее по законам драматургии. Авторы и художник
договаривались, после чего художник делал макет номера журнала, то есть
композицию каждой страницы, предусмотрев размер фотографии. Надо было
оставить место и для текста, которого пока еще не было, но в том-то и дело,
что у автора и художника должна была быть договоренность о почти точных
размерах оставляемого для текста места.
Макет такой представлялся редакции, и уже после утверждения художник
делал заказ фотокорреспондентам. Это была очень трудная работа, но очень
увлекательная. Если же использовалось что-либо из уже существующего
материала, то он переснимался в нужном размере в фотолаборатории редакции,
где были опытнейшие мастера своего дела. Художнику было истинным
удовольствием работать с ними.
И вот задания фотокорреспондентам даны. Договорились. Они бросаются,
как тигры, на работу. Иногда тема номера требовала далеких поездок по всему
Союзу. Конечно, материал привозился в избытке, с учетом возможности выбора.
Редакция не скупилась, и журнал получался обычно очень хорошим. Он завоевал
большую популярность. Печатался он на четырех языках.
Надо сказать, что если вначале Бабель относился к работе как к
моральному обязательству по отношению к покойному Горькому, то в конце
концов он увлекся, вложил в работу много выдумки, и номер, посвященный
Горькому, получился очень насыщенным, интересным и ценным по материалу.
Вспоминаю, что кроме встреч и разговоров в редакции Бабель просил меня
однажды приехать к нему домой, чтобы спокойно, не в обстановке шумной
редакции, поговорить о порученной нам работе.
Приехала я к нему в Большой Николо-Воробинский переулок -- это близко
от Покровских ворот.
Дальнейшее вспоминается импрессионистически, но встающие в памяти
детали характерны для Бабеля, и поэтому я их записываю.
Дом двухэтажный, деревянный. Звоню. Мне открывает дверь старушка,
повязанная платком. Попадаю в переднюю. Из передней ведет деревянная,
ступенек на двадцать, неширокая внутриквартирная лестница.
Слышу голос сверху, поднимаю голову -- вижу Бабеля, стоящего во втором
этаже. Предлагает подняться наверх, к нему. Поднялась. Не совсем поняла, что
это за помещение, да и не очень светло, хотя день. Одно окно в узкой стене
длинного помещения дает мало света. Вдоль перил, огораживающих лестничный
проем, стоят сундуки. Один -- с горбатой крышкой, другой -- с плоской. И
корзина. Один из сундуков обит медью, -- вероятно, старинный. У
противоположной стены шкаф. Неуютно. Тут же, между шкафами и сундуками, --
небольшой стол, не больше разложенного ломберного. Стол покрыт скатертью или
клеенкой. На нем металлическая высокая квадратная коробка, -- в таких
держали в старину чай. Бабель предлагает сесть за стол, говорит, что будет
угощать чаем, а потом поговорим о деле. Я села. Бабель кричит вниз: "Ну, что
же кипяток!" Внизу слышны шаги. Бабель спускается по лестнице и возникает с
подносом, на котором стоит все еще плюющийся паром большой чайник с кипятком
и другой, тоже не маленький, фарфоровый --
