Несчастливцев, была чудовищна:
фальшивые интонации, неестественные жесты любителей, даже не принимавших
свое дело всерьез. Правда, трагедия была сокращена до такой степени, что
превратилась в монолог Лира, изредка прерываемый то необходимой репликой, то
сценой, во время которой Цаккони мог отдохнуть. К этому надо прибавить
размалеванные, но выцветшие декорации, качающиеся задники, пустоту на сцене:
дворцы отличались от полей только стенами.
Старик гастролер играл на технике, натуралистично. Он не "рвал страсть
в клочья", но берег силы и голос и скупился даже на жесты. Как когда-то
оперные певцы, он "выложил" себя полностью в одной лишь сцене, в последнем
акте. Опустив мертвую Корделию на землю, он раз сорок, не меньше, назвал ее
по имени; каждый раз интонация была другой, но ни одна не была фальшивой;
затем имя Корделии перешло в предсмертную икоту, с которой Лир умирал. Но в
почти клиническом воспроизведении смерти не было ничего оскорбительного,
напротив, оно было убедительно и волновало.
Мы возвращались домой и разочарованные, и все же довольные, что видели
"последнего трагика".
-- А знаете, какой самый потрясающий спектакль я в своей жизни видел?
-- сказал Исаак Эммануилович. -- Он разыгрывался одновременно на сцене и в
зрительном зале, и участвовали в нем все, кто пришел в театр. В Одессе был
замечательный молодой актер, необыкновенно талантливый и темпераментный, и
притом редкий красавец -- Горелов. Его обожала вся Одесса. А вы знаете, что
такое, когда вся Одесса обожает актера? Это значит, что он ходит по городу,
как библейский царь: все на него оборачиваются, и у всех в глазах сияют
восторг и преданность. У него не может быть врагов: их сейчас же сживут со
света. Если в театре вы ему не аплодируете, сосед вас непременно спросит: "Я
извиняюсь, вы что, глухой, или слепой, или, не дай бог, то и другое?"
Так вот, Горелов заболел, и заболел смертельно. Он сам этого не знал,
но Одесса это знала. Вероятно, никогда в Одессе не было пролито столько
слез.
Узнал это и отец Горелова, знаменитый петербургский артист Давыдов. И
он приехал посмотреть на своего сына в спектакле, который мог стать
последним в жизни молодого актера. Давали "Лорензаччо", Горелов играл
заглавную роль.
В Одессе знали, что Давыдов приехал и будет на спектакле. В Одессе все
известно. И все пришли в театр. А знаете, что такое, когда вся Одесса
приходит в театр? По сравнению с этим в бочке с селедками просторно.
Давыдов сидел в первом ряду. В пьесе пять актов. И все пять актов
Давыдов плакал, он смотрел на сцену и плакал. Может быть, он даже ничего не
видел из-за слез. Он и в антрактах не вставал с места и плакал. И с ним
плакала вся Одесса. 74
Горелов играл замечательно. Он как будто пел свою лебединую песнь, но
люди смотрели не на сына, а на отца. И горько рыдали.
А вы говорите -- Цаккони. Хотя Цаккони -- очень хороший актер.
Итальянцы вообще замечательные артисты.
2
Мы шли по бульвару Монпарнас и говорили о лошадях, -- Исаак
Эммануилович мог говорить о них часами. Он и в Париже любил ходить в места,
где встречались жокеи.
-- Большинство ходят на бега и скачки, чтобы играть. Никто не играет,
чтобы проиграть. Но выигрывают только две категории -- жучки и дамы. Для
жучка семья, работа -- между прочим, а бега -- это жизнь, причем он убежден,
что без жульничества прожить нельзя. А дама видит лошадей в первый раз на
ипподроме. Ей нравится имя лошади, положим, Ночная красавица. Кавалер
говорит ей, что это кляча без всяких шансов. Но дама стоит на своем. И
Ночная красавица
