была всегда какая-то особая среда, особая обстановка, которую он
мучительно искал.
Исаак Эммануилович мог показаться причудливым и капризным человеком,
который и сам не знает, что же ему в конце концов нужно: то ли полной тишины
и уединения -- с разрядкой, создаваемой общением с любимыми им лошадьми; то
ли шумное окружение и причастность к обществу руководителей государственных
учреждений.
Теперь, когда я разматываю обратно киноленту жизни, мне кажется, что в
последнем случае -- в стремлении приблизиться к людям, вершащим крупные
дела, -- Бабелем владело почти детское любопытство, подобное страстному
желанию мальчугана разобрать по винтикам и колесикам подаренную ему заводную
игрушку, чтобы посмотреть, что окажется там внутри, как это все сделано и
слажено в единое целое.
Исаак Эммануилович считал литературу не только делом, но и
обязанностью, непреложным долгом своей жизни.
В уже процитированном интервью, отвечая на вопрос: "Будет ли
(замолчавший на время) Ю. К. Олеша еще писать?" -- Бабель сказал: "Он
ничего, кроме этого, не может делать. Если он будет еще жить, то он будет
писать".
Писал Исаак Эммануилович трудно, я бы даже сказала -- страдальчески.
Был совершенно беспощаден к самому себе. Его никак не могло удовлетворить
что-либо приблизительное. Он упорно искал нужное ему слово. Именно оно, это
слово, наконец-то выстраданное, наконец-то найденное, а не какое-то другое
должно было занять свое место в ряду других.
Смысл, ритм, размер. Все эти компоненты были неразрывно для него
связаны.
Тем, кто понимает литературу всего-навсего как изложение ряда мыслей,
описание определенных событий, людских судеб и характеров, мучительные
поиски Бабеля не могут быть понятными.
Для него литература -- это не только содержание, но и форма, требующая
стопроцентной точности отливки.
Возвращаюсь к цитированию все той же стенограммы. Объясняя причины
своей медлительности в работе, Исаак Эммануилович сказал: "По характеру меня
интересует всегда "как" и "почему". Над этими вопросами надо много думать и
много изучать и относиться к литературе с большой честностью, чтобы на это
ответить в художественной форме".
Проза Бабеля близка поэзии, по существу, и является поэзией в самом
прямом выражении этого понятия.
Трудность поисков формы при создании произведений влекла за собой
постоянный вопрос -- где, в какой среде и обстановке лучше всего работать?
Исаак Эммануилович считал, что ему лучше всего писать, живя в среде,
близкой к описываемой. А необходимую разрядку находить тоже в обществе
людей, похожих на описываемых.
Ему не сиделось на месте, но в своих разъездах он постоянно стремился
выбрать необходимую для его творчества обстановку.
Привожу отрывки из писем ко мне, об этом свидетельствующие:
Из Киева в Москву. 23.IV.25 г.
"...Уехал на пароходике вниз по Днепру верст за двадцать. Там в деревне
я переночевал, выпил пива с предсельсовета и еще двумя мужиками и на
рассвете вернулся в Киев. Здесь с еще одним военным человеком (Охотников,
друг Мити Шмидта и мой) мы с утра наняли моторную лодку, катались полдня,
пили, пели, гнались за розовыми днепровскими пароходами, чтобы покачаться в
их безобидной волне: я ужасно хотел рассказать Охотникову чего-нибудь про
вас, сунуть контрабандой рассказ о давнишних моих знакомых, но, к чести
моей, ничего не сказал, вернулся домой в гостиницу и нашел здесь письмо от
вас, милый друг мой. События, заслуживающие внимания, были вот еще какие:
позавчерашний день я провел в Лукьяновской тюрьме с прокурором
