с Исааком Эммануиловичем Бабелем. Стах 1 привел его
однажды к нам. Жили мы тогда в Одессе, на Пушкинской, 7. Дома этого уже нет,
в годы войны в него попала бомба.
1 Борис Евстафьевич Стах-Герминович (1894--1953) --
партийный и советский работник. В двадцатых годах был завагитпропом
Одесского губкома. С 1925 года по осень 1928-го -- директор Одесского
государственного украинского театра драмы.
Гость посмотрел на меня с некоторым любопытством и сказал насмешливо:
-- Слишком молодая! Помолчав, спросил:
-- Жареную скумбрию умеете готовить? А кислое вино пьете? А соус из
синеньких по-гречески любите?.. Тогда вот что. Я уже Договорился со Стахом.
Есть у меня один чудесный старик, Любич. Живет на берегу. В рыбацкой хижине.
Словом, через неделю отравляемся к нему в гости. Поживем там несколько дней.
Исаак Эммануилович был точен. Ровно через неделю он пришел снова.
-- Едем завтра. Никаких тряпок с собой не брать. Спать будете на
лежанке, остальное время -- на берегу или в море. Договорились?
И настало райское житье.
Дни сменяли короткие ночи, жизнь текла размеренно и однообразно, но
никто из нас ни разу не испытал чувства скуки или неприятного ощущения
безделья... Это было какое-то удивительное слияние с природой, с морем... На
всю жизнь я благодарна Исааку Эммануиловичу за те недолгие прекрасные дни.
Каждое утро серебристые качалочки вычищенной и промытой скумбрии лежали
в миске. Обваляв в муке, я жарила их в постном масле, и когда рыба
покрывалась золотисто-коричневой хрустящей корочкой, отбирала несколько
самых твердых помидоров из корзины гостеприимного хозяина и звала мужчин
завтракать. Обычно дед Любич (вообще-то он был наборщиком, а в ту пору
находился не то в отпуску, не то еще по какой-то причине на работу не ездил)
разделял с нами эту утреннюю трапезу.
Бабель чуть не каждый день сокрушался, что вишни не поспели. Он
страстно любил крепкий, почти черный чай с вишнями, раздавленными в
стакане...
Затем начиналось море. Море и море. Мы загорали, чувствовали себя
преотлично... Молодые, здоровые, бодрые, морская даль, безоблачное небо,
размеренное движение волн -- чего еще желать?
Когда мужчины начинали разговор, я уходила подальше, купалась и
совершенно не интересовалась их беседами. Как сожалею я теперь об этом!
Лунные теплые ночи мы чаще всего коротали на берегу, любуясь тихой
морской гладью, и попивали самодельное вино старика Любича. Легкое, чуть с
кислинкой, оно не пьянило, оно попросту отнимало ноги. Мы буквально не в
состоянии были сделать и шага, как, впрочем, и оторваться от этого вина...
Так пролетели десять или двенадцать дней.
С той поры и завязалась наша дружба. Бабель часто звонил, интересуясь
буквально всем: и поведением "ребенка" -- моей дочери, и здоровьем наших
матерей, -- к пожилым женщинам он относился как-то особенно, беседовал с
ними на любые темы, и видно было, что ему интересны эти разговоры, что они
доставляют ему удовольствие.
В журнале "Силуэты", выходящем в Одессе, появился тогда один из первых
рассказов Бабеля -- "В щелочку", всколыхнувший "всю Одессу"... Одни сочли
его чрезмерно натуралистическим, другие восхищались мастерством и
лаконичностью автора.
Бабель только посмеивался.
Однажды раздался звонок. Я отворила дверь, и грузчики втащили
огромнейший буфет... Оказалось, что Исаак Эммануилович, производя некоторую
расчистку у себя дома, презентовал нам свой, как он сказал, "похожий на
синагогу", "фамильный" буфет. Это было громоздкое черное сооружение с
резными
