Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Воспоминания о Бабеле » Воспоминания о Бабеле, страница105

Воспоминания о Бабеле, страница105

        Он жил там с семьей,  у него уже была дочь. После работы я приезжала на дачу и  готовила Бабелю  его  любимое блюдо — соус из синих баклажанов,  — блюдо,  которое  ему  никогда  не приедалось. С пристрастием  пробовал он  и смаковал горячий еще соус, скуповато похваливал меня, но ел с аппетитом.

        Он много  работал  в тот  период,  иногда отрываясь, чтобы походить  по саду, сосредоточенно  о чем-то  размышляя и  ни с кем  не  разговаривая. Был рассеян. «Много  времени уходит на обдумывание, — как-то «открылся» он мне. —  Хожу и  поплевываю.  А там, —  и  он  небрежным жестом показал  на свой высокий лоб,  — там в это  время  что-то само вытанцовывается.  А дальше  я одним  дыханием  воспроизвожу  этот  «танец»  на  бумаге…»  Правда,  «одно дыхание» часто оборачивалось для него десятикратным переписыванием в поисках не дававшегося  ритма,  не  звучащего  слова, длинной фразы,  с  которой  он безжалостно  расправлялся.  Но на эту тему он говорил  очень редко, да  и то вскользь. Я немного знала об этом, так как иногда перепечатывала  ему одни и те же страницы по нескольку раз…

        Вернувшись  в  Москву,  он нередко  посылал меня по всяким поручениям в редакции толстых и тонких журналов. Это называлось «охмурять редактора».

        Очень хорошо помню,  как явилась к Ефиму  Давыдовичу  Зозуле — он  был тогда  редактором  «Огонька» — и тоном заговорщика,  как учил  меня Бабель, сказала,  что  перепечатывала  новый  рассказ  Исаака  Эммануиловича и  могу «устроить»    ему    этот  рассказ.    Только    после    того,  как  последовало соответствующее распоряжение в бухгалтерию, рассказ был вручен редактору.

        Однажды Бабель получил устрашающее предписание  из бухгалтерии  вернуть взятый аванс. В памяти моей осталось, как я отправляла лаконичную телеграмму в  ответ.  В  телеграмме  значилось  что-то вроде того, что «письмо получил, долго хохотал, денег не вышлю».

        Бабель был очень отзывчивым и  добрым человеком, многим он помогал, как мог. Не раз я отправляла по  его поручению небольшие суммы. По одному адресу он  посылал  довольно  регулярно  и  всегда говорил,  дописывая на  переводе несколько теплых строк: «Это святые деньги. Она старая, больная и совершенно одинокая женщина…»

        Чаще всего  я виделась с Исааком  Эммануиловичем  в 1937—  1938 годах. Чуть  не  каждый день в перерыв (я работала тогда  во Втором  Доме Наркомата Обороны) я  мчалась  к  Исааку  Эммануиловичу. То бумагу хорошую прихвачу (с бумагой тогда  было  трудновато,  —  да простят  мне  сей  грех  бывшие мои начальники!),  то  вишни  Бабель  просил  купить,  то  еще что-нибудь… Как приятно было  оказывать  ему эти пустяковые услуги! Антонина Николаевна была очень занята,  работа поглощала массу времени,  Лида  была совсем крошкой, и весь дом держался Э. Г. Макотинской,  которая подолгу  жила там и которой  я всегда слегка завидовала…

        Исаак Эммануилович много  шутил.  Что только не приходило ему в голову! Какую-то  сотрудницу одного  из  журналов  он  упорно  величал  по  телефону «Леопардой Львовной», искренне всякий раз принося свои извинения, но  тут же снова «ошибался»… Сочетание этих слов ему очень нравилось. Иногда, избегая назойливых звонков, подходил  к телефону  и совершенно измененным, «женским» голосом говорил: «Его нет. Уехал. На неделю. Передам».

        В разгар работы  он вдруг срывался с места  и шел  в  спальню, тискал и душил    поцелуями    свою  дочь,    приговаривая:    «Будет  уродка  и  хозяйка преотличная. Замуж не отдадим — останется в утешение родителям в старости».

        Он много работал, часто  подолгу вышагивал  из  угла в  угол по  своему небольшому  кабинету, сосредоточенно думая  о  чем-то. Сокровенного процесса