руды. Каждое слово стояло в его
тексте в своем смысловом, семантическом, ритмическом ряду, и именно там, где
и должно было стоять. Никакие рассказчицкие интонации не могли бы ни
смягчить, ни усилить впечатления. Может быть, я ошибаюсь, но Бабель не
казался мне выдающимся мастером устного рассказа. В этом смысле он не стоял
вровень с признанными королями этого жанра -- назову из его современников
хотя бы Новикова-Прибоя. Но, по правде сказать, Бабелю, который создавал
один за другим десятки вариантов каждой новеллы, дар изустного рассказа был
бы словно ни к чему...
Еще до того, как вечер открыл Всеволод Иванов, кто-то спросил Исаака
Эммануиловича: правда ли, что он написал новую книгу -- о Бетале Калмыкове?
Бабель ответил неопределенным жестом. Можно было расшифровать его так:
написал, но до завершения далеко!
Весь вечер Бабель рассказывал о Бетале Калмыкове (или, как я
догадывался, читал наизусть свои новеллы). Правда, утомившись, Исаак
Эммануилович попросил кого-то из друзей прочитать отрывок из газеты (судя по
формату -- из периферийной газеты). Но едва читка закончилась, Бабель снова
принялся рассказывать.
Что это было, этот газетный текст? Мы, безусловно, почувствовали связь
между газетным очерком (?) и новеллами Бабеля. Словно прозвучал чистейший
звук камертона -- и вслед за ним свободные вариации в той же тональности.
Газетный очерк нас позабавил: он был стилизован под фольклор. Когда-нибудь
мы обнаружим этот затерявшийся номер неизвестной газеты, и я не удивлюсь,
если увижу, что знакомый материал озаглавлен примерно так: "Сказание о
Бетале Калмыкове". Герой представал пред читателями истинно сказочным
батыром, но, к счастью, неотступно звучала юмористическая, чуть ироническая
нотка. Она не разрушала образа, но незаметно сводила батыра Бетала с
балкарского Олимпа на нашу бренную землю.
Кто был автором газетного очерка?
Кажется невероятным, чтобы И. Бабель, годами не расстававшийся со
своими рукописями, а в эти годы особенно скупо доверявшийся печати,
согласился под своим именем напечатать, да еще в периферийной газете, один
из вариантов какой-нибудь главы будущей своей книги. Напомню, что после
"Нефти", опубликованной в 1934 году, писатель за последующие пять лет
опубликовал только четыре рассказа (если не считать воспоминаний). Ну, а с
другой стороны, разве Бабель стал бы на своем литературном вечере читать
вслух чужое произведение о любимом герое? Невероятно.
Думается, к "Сказанию о Бетале Калмыкове", с которым писатель
познакомил нас в тот вечер, он все же приложил руку как редактор.
Очевидно, в первичном материале, собранном газетой, Бабель обнаружил
крупицы правды, зарождение эпоса.
Исаак Эммануилович прежде всего отделил ценные злаки от обильных
плевел, отсек цветистую лесть, вытравил пошлость, а дальше, увлекшись
процессом редактирования, вписывал, наверное, кое-что и от себя. И под рукой
мастера на страницах газеты родился красочный образ человека, отнюдь не
образцового, но понятного и близкого своему народу, не похожего, впрочем, на
праведника из Четьих-Миней восточного образца.
Оговорюсь: все, что здесь сказано по поводу услышанного тогда очерка о
Бетале Калмыкове, -- моя догадка. Но раз уж она высказана, я продолжу поиски
самого документа, номера газеты с этими материалами о Бетале Калмыкове.
А вот что не догадка, а достоверное воспоминание. Новеллы, рассказанные
Бабелем, и газетный очерк восприняты были нами, слушателями, как единое
художественное целое, как доказательство, что замысел книги о герое,
пленившем
