"Ударь ее из винта"?
"И, увидев эту невредимую женщину, и несказанную Расею вокруг нее, и
крестьянские поля без колоса, и поруганных девиц, и товарищей, которые много
ездют на фронт, но мало возвращаются, я хотел спрыгнуть с вагона и себя
кончить или ее кончить. Но казаки имели ко мне сожаление и сказали:
-- Ударь ее из винта".
Вот оно, оправдание жестокого поступка Балмашева. "Казаки имели к нему
сожаление"! И я им сочувствую, и всякий, кто жил в то романтическое,
жестокое время, поступил бы так же.
Если же вы хотите знать, что такое бабелевский гуманизм, вчитайтесь в
рассказ "Гедали", но только не думайте, что в нем разговаривают два человека
-- Гедали и Бабель. Нет. Это диалог писателя с самим собой.
"-- ...я хочу, чтобы каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по
первой категории. -- говорит в этом рассказе Гедали. -- Вот, душа, кушай,
пожалуйста, имей от жизни удовольствие. "Интернационал", пане товарищ, это
вы не знаете, с чем его кушают...
-- Его кушают с порохом, -- ответил я старику, -- и приправляют лучшей
кровью..."
Нет, нет, не верю. Не нужна Бабелю приправа из лучшей крови, как не
нужна ему матерщина и зарубленный саблей гусь ("Мой первый гусь"). "Человек,
пострадавший по ученой части...", он противится жестокости всем своим
существом. Казаки чуждаются его, и это вынуждает его стать таким, как они...
"Я видел сны и женщин во сне, и только сердце мое, обагренное убийством,
скрипело и текло". Вот правда Бабеля.
С 1917 по 1924 год Бабель, по совету Горького, "ушел в люди". Это был
уход из дома, и он снова очутился в Одессе, пройдя длинный путь. Как у
всякого одессита, у Бабеля была болезнь, которая громко именуется
"ностальгией", а проще -- тоской по родине.
Есть очень милый рассказ об этом.
В одном маленьком городишке жил человек. Был он очень беден. И семья у
него, как и у большинства бедняков, была большая, а заработков почти
никаких. Но однажды кто-то сказал ему:
-- Зачем ты мучаешься здесь, когда в тридцати верстах отсюда есть
город, где люди зарабатывают сколько хотят? Иди туда. Там ты будешь
зарабатывать деньги, будешь посылать семье, разбогатеешь и вернешься домой.
-- Спасибо тебе, добрый человек, -- ответил бедняк. -- Я так и сделаю.
И он отправился в путь. Дорога в город, куда он направился, лежала в
степи. Он шел по ней целый день, а когда настала ночь, лег на землю и
заснул. Но чтобы утром знать, куда идти дальше, он вытянул ноги туда, где
была цель его путешествия. Спал он беспокойно и во сне ворочался. И когда к
концу следующего дня он увидел город, то он был очень похож на родной его
город, из которого он вышел вчера. Вторая улица справа была точь-в-точь
такая, как его родная улица. Четвертый дом слева был такой же, как его
собственный дом. Он постучал в дверь, и ему открыла женщина, как две капли
воды похожая на его жену. Выбежали дети -- точь-в-точь его дети. И он
остался здесь жить. Но всю жизнь его тянуло домой.
Вот что такое эта самая ностальгия.
-- Старик, -- сказал мне как-то Бабель, -- не пора ли нам ехать домой?
Как вы смотрите на жизнь в Аркадии или на Большом Фонтане?
А когда мы хоронили Ильфа, он стоял рядом со мной у гроба, так же, как
когда-то у гроба Багрицкого.
-- Вам не кажется, Ледя, что одесситам вреден здешний климат? --
спросил он меня. О том же он говорил Багрицкому, говорил Паустовскому. Он
всегда звал одесситов домой.
Решительно, ностальгия -- прекрасная болезнь, от которой невозможно и
не нужно лечиться.
И когда после "Конармии" появились "Одесские рассказы",
