проспект Горького), посещалась нами всеми. Этот проспект замечателен тем,
что он имеет только одну сторону. С другой стороны был парк.
Когда-то вместо парка на этом месте высились валы Петропавловской
крепости. За парком, за высоким шпилем собора, была видна Нева, дальше --
Адмиралтейская игла.
Будущее было в надеждах, за горизонтом: между нами и будущим был огонь
и дым революции.
Была старая, огромная, расплывшаяся, как распаханный курган, Россия.
Горы -- Урал, Кавказ, Карпаты -- были совсем далеко. На Карпатах, где я уже
побывал в ту безнадежную войну, видел обрушенные окопы.
В одном окопе, подкопав себе пещерку в глиняной стенке бруствера, варил
кашу старый солдат.
Горел огонек, заменяя домашний уют.
Прошла война. Жили мы опять в веселом Петрограде.
Алексей Максимович восхищался тогда прозой Михаила Зощенко, очень любил
ее.
Про Всеволода Иванова он говорил: "Я так не начинал".
Очень любил Бабеля. По-другому, по-товарищески, он относился к Федину,
веря в его надежный талант.
Федин был постарше. А тогда каждый год разницы между нами много значил.
Бабелю Горький посоветовал посмотреть людей, походить по России.
Революционная Россия тогда была очень пересеченной местностью.
Побывал потом Исаак Бабель солдатом, служил в ЧК 1, в
Наркомпросе. Ходил в продовольственных экспедициях 18-го года, кажется,
ездил на баржах по Волге -- эти баржи тогда обстреливали. На них читали
лекции. Побывал Бабель в армии, стоящей против Юденича, линия фронта которой
подходила совсем близко к Питеру, занимала дачные местности.
1 В 1918 г. Бабель некоторое время работал переводчиком в
иностранном отделе Петроградского ЧК. Подробнее см. об этом в книге М.
Скрябина и Л. Гаврилова "Светить можно -- только сгорая", Политиздат, 1987,
с. 307--310.
Но есть старая китайская пословица, что у многих аппетит шире рта.
Революционный город -- накаленный, огромный, неистощимый -- много был
шире рта армии Юденича и других армий: пасти их смыкались судорогой страха.
Потом фронты откатились, а гром их усилился.
Попал Бабель и в Первую Конную армию. Мне про него рассказывал директор
кинокартины "Броненосец "Потемкин" Блиох, который прежде был там комиссаром.
Бабеля очень любили в армии. Он обладал спокойным бесстрашием, не замечаемым
им самим. В Первой Конной понимали, что такое бесстрашие.
Умение освободиться от страха у каждого человека свое. Но тогда, когда
человек находится под пулями, видит конную атаку, не меняется голос, его
посадка, когда он не подтягивается и не распускается -- физическая смелость,
всеми уважаемая.
Бабель вернулся в редакцию не скоро.
Встретился я с Бабелем в зимнем Питере. Снега в городе были так высоки,
как будто это был не город, а решетчатый противоснеговый щит, сколоченный из
редких досок. Такие щиты как бы притягивают к себе снег. Фабрики не дымили.
Автомобилей тогда было считанные десятки. Снег лежал чистый, по снегу
протаптывали глубокие тропинки. С крыш свешивались сугробы.
Бабель жил на Невском проспекте в доме номер 86. В комнате его всегда
был самовар и иногда бывал хлеб. Сидел у самовара Петр Сторицын -- химик с
швейцарским образованием, замечательный рассказчик. Часто бывал здесь
великий актер Кондрат Яковлев.
Из Питера Бабель уехал, оставив у меня свой чемодан. Он умел так таять
в воздухе.
Когда я был на фронте на Днепре, до меня дошли слухи, что Бабеля убили.
Потом говорили, что он ранен. Я тогда тоже был ранен.
Что привез с фронта Бабель? Привез рассказы о Первой Конной армии,
которые впервые были напечатаны в "Лефе" в 24-м году. Сам Бабель
