Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Воспоминания о Бабеле » Воспоминания о Бабеле, страница138

Воспоминания о Бабеле, страница138

прекрасным  чтением,  она показалась мне  схожей с  пьесами Чехова.  Помню, что,  описывая  обстановку последнего  действия, Бабель сделал какое-то особое ударение на том, что  на стоящем у постели героини столике лежит письмо, на которое падает яркий свет от  лампы.  Мы  были поражены  уже  одним  фактом написания  Бабелем пьесы и растроганы ее передачей — его чтением.

        По окончании чтения все окружили его и стали убеждать его отвезти пьесу в  Петербург  и показать ее какому-нибудь редактору для  напечатания. Бабель был взволнован  нашим отношением, а может быть и сам своим чтением, и заявил нам: он  не может вести переговоры с  кем  бы то ни было о продаже того, что написано  кровью  его  сердца.  Это  было  в период  студенчества,  когда он находился на содержании своего отца  и не испытывал  материальной нужды. Как известно, в  дальнейшем  он изменил свое отношение  к вопросу  издания своих произведений.

        Еще один случай заставил меня думать о Бабеле как о писателе. В один из своих приездов в  Одессу в 1912 или 1913 году Бабель  предложил  мне пойти с ним в пивнушку «Гамбринус», описанную Куприным в рассказе «Гамбринус».  Этот кабачок пользовался  дурной  славой главным образом потому, что собиравшиеся там матросы, проститутки и сутенеры нередко затевали драки и можно было там, что называется, ни за что ни про что в общей свалке  быть избитым. Мне очень не хотелось  туда идти, но и  не хотелось  показаться перед  Бабелем трусом. Просидели мы в «Гамбринусе» часа полтора-два. Я сидел как  на иголках и ждал с  нетерпением  момента, когда Бабель надумает наконец уйти  оттуда.  Бабель спокойно рассматривал публику, обменивался  репликами кое с кем. На обратном пути я спросил его,  зачем нам  было сидеть  два часа  в погребке  в спертом воздухе от пивного угара и табачного дыма. Кружку пива  можно  было выпить в более    приличной    обстановке.  Бабель  посмотрел  на  меня  и  сказал:  «С бытописательской точки зрения это очень интересно».

        В первые годы после революции мы встречались редко.  Он бывал у меня во время наездов в Одессу.

        Запомнился его рассказ об эпизоде, закончившемся  довольно печально для него.  Когда  Конармия откатывалась  под  давлением поляков  к Киеву, казаки устраивали  еврейские погромы в местечках. В  одном  месте Бабель вступил  с ними в пререкания. Казаки его жестоко избили, а затем, больного,  возили его в тачанке  с собой в тыл, не  покидая его в  самые  опасные  моменты. По его рассказам,  300  казаков,  наиболее активных участников  погромов,  были  по распоряжению Троцкого расстреляны.

        Бабель в течение  четырех  месяцев конца 1937  года и начала  1938 года проживал в  Киеве, куда  он приехал  по приглашению  Киевской киностудии для работы над сценарием по произведению «Как закалялась  сталь». В это время мы несколько раз встречались с ним.  Я до сих пор не могу себе простить, что не записывал  его рассказы о  встречах  с видными и интересными людьми. Он  так мастерски и увлекательно рассказывал, что однажды мы  вчетвером — я, жена и одна пара  наших знакомых всю ночь до  утра слушали его  рассказы о Горьком, Фейхтвангере, Станиславском, Андре Жиде и других.

        На мой вопрос, почему он не пишет, он  мне ответил: «Есть такая детская игра в фанты: барыня послала  сто рублей, что хотите, то купите, да и нет — не говорите,  белое, черное —  не  называйте, головой не качайте. По такому принципу я писать не могу. Кроме того, у меня плохой характер. Вот у Катаева хороший характер. Когда он изобразит мальчика бледного, голодного и  отнесет свою работу  редактору, и тот  ему скажет, что советский  мальчик  не должен быть худым и  голодным,  —  Катаев вернется  к  себе и  спокойно переделает