Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Воспоминания о Бабеле » Воспоминания о Бабеле, страница147

Воспоминания о Бабеле, страница147

ибо поняла, что уже не могу не написать.

        Впервые  я встретила Исаака  Эммануиловича  Бабеля в Москве, у писателя Михаила Левидова.

        Человек тонкого и ироничного ума, остроумнейший собеседник. Левидов был жаден до разговоров:  в доме у него,  в  небольшом кабинете,  уставленном по стенам ореховыми книжными шкафами,  собирались за чаем писатели, журналисты, режиссеры, актеры, художники, шли творческие споры, обсуждались литературные события, театральные премьеры, новые книги. Приходить к Левидову было всегда интересно.  Знакомый писатель,  по доброте  своей, привел меня,  начинающего литератора, в этот радушный  дом; познакомившись с семьей Левидовых, я стала бывать у них часто.

        В один из  таких  вечеров у входной двери позвонили,  и  хозяйка  пошла встречать очередного  гостя. Левидов, расхаживая вдоль книжных шкафов, сыпал парадоксами. Вдруг, прервав свою речь,  он прислушался, и его подвижное лицо с всегда иронической складкой у тонких губ стало непривычно серьезным.

        —  Если  зовут  человека  в  гости,  —  ворчливо  сказал  в  коридоре незнакомый  голос, —  если  зовут  человека в гости, а сами живут на шестом этаже, надо  его предупреждать заранее, что лифт  не работает, не работал и, наверное, не будет работать никогда.

        —  Это Бабель,  — произнес  Левидов  с особой и неожиданной для  меня значительностью. — Пришел все-таки…

        Левидов быстро направился к дверям.

        Но гость уже входил в комнату.

        Я никогда не встречала Бабеля в Одессе, хотя для обоих  нас Одесса была родным  городом.  Он  уехал  оттуда много раньше, чем  я, до  Одессы  только долетали слухи  о стремительном  успехе  его  первых, напечатанных  в Москве рассказов. Нас, молодых сочинителей, эти рассказы поражали своей мускулистой энергией, новизной красок,  бесстрашием  метафор: проза Бабеля была для  нас одновременно открытием и потрясением.

        И вот сейчас Бабель вошел в комнату, и я увидела его своими глазами.

        Внешность    его,    по    первому  впечатлению,    могла    бы    показаться непримечательной,  и вместе с тем, увидев  Бабеля  хоть однажды, его  нельзя было ни забыть, ни с кем-либо спутать.

        Невысокого  роста, коренастый,  в  очках,  шагающий  неторопливо,  чуть вразвалку, он не походил ни на знаменитого писателя, ни тем более на бывшего кавалериста и поначалу выглядел,  что называется, весьма обыкновенно.  Но не проходило  и  нескольких  минут,  как  вы  ощущали  идущую  от него  скрытую внутреннюю  силу.  В  лице    его    поражало    соединение  черт    как    будто несовместимых: ребячества и древней мудрости. Мягкие,  детски припухлые губы как  бы  сами  собой  складывались в  лукавую улыбку, огромный  лоб  мудреца обладал  простодушной  подвижностью,    то    и  дело  собираясь  в    морщинки любопытства или изумления.

        Но удивительней всего были его глаза.

        Они всматривались в вас с живым, открытым  интересом, и внимательный их взгляд странным образом сразу обязывал вас не дать этому интересу погаснуть.

        Это отнюдь  не значило,  что  вы  должны были  изо  всех  сил стараться «произвести впечатление» на  вашего собеседника, — ничего подобного. Живые, зоркие, вглядывающиеся в  вас глаза  как бы требовали,  чтобы  вы оставались только самим собою, ибо именно  это было  всего интересней  Бабелю:  увидеть человека таким, какой он  есть. Смотрел Бабель на собеседника, чуть наклонив голову, сквозь стекла очков; очки у него были самые обыкновенные, без модной тогда  толстой роговой оправы, — очки учителя или конторского  работника, с тонкими, заходящими за уши дужками.

        Прерванный    приходом  Бабеля  общий  разговор    вскоре    возобновился, разгорелся очередной спор, но Бабель, не вступая в него, лишь