Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Воспоминания о Бабеле » Воспоминания о Бабеле, страница157

Воспоминания о Бабеле, страница157

что не  позволяю  себе приходить к нему каждый день.

        После прогулки мы попрощались, договорившись встретиться снова.  Но  от Бабеля  долго не  было никаких  вестей. Наконец на  Ближние Мельницы  пришло коротенькое сообщение:

        «Хвораю, ничего  из-за  этого  не  успеваю  делать.  Пытаюсь  лечиться, пытаюсь  работать.  Результаты минимальные. Мечтаю о  Ближних Мельницах,  — нашли  ли  вы мне уже  фатеру? Приехал Эйзенштейн, я должен доработать с ним сценарий…»

        Вскоре я уехала  в Москву.  Уехал из Одессы и Бабель: от него пришла из Крыма  открытка с видом  Ялты.  На открытке, окруженные  кипарисами,  белели южные  дома  с балконами  и башенками, вдали виднелась знаменитая  ялтинская набережная…

        «Приехал сюда по служебным делам, — кино. Живем недурно,  — писал он. — Погода попадается превосходная. Получаю суточные. В  ресторанах заказываю порционное, на дом покупаю виноград. По улицам  хожу  с мохнатым полотенцем. Работаю  больше  для  собственного удовольствия. Желаю Вам хорошего климата. Снятся мне Ближние Мельницы. Ваш И. Б.»

        В    то    время    у  Бабеля    уже  было  московское    жилье    в  Большом Николо-Воробинском переулке. Литфонд обещал ему в Переделкине дачу. И все же он  мечтал об Одессе и не видел прекрасней и лучше  места для своей  работы, чем Ближние  Мельницы с их тенистыми, тихими улицами и домиками, окруженными фруктовыми садами.

        Вернувшись из Крыма в Одессу, он написал мне:

        «Обошел  и  объехал  весь  город,  —  лучше  Мельниц  нет;  решил  там обосноваться  и  предпринимаю  «официальные» шаги…  Видел Ольгу Николаевну (моя мама. —  Т. Т.).  Освобожденная от гостей, она расцвела  и помолодела. Никогда не забывайте о ней и о Ближних Мельницах…»

        К  старым женщинам Бабель  относился  с необыкновенной нежностью, может быть, потому,  что они  напоминали  ему  его мать,  которую он  очень любил. Доброта  моей матери, ее живой интерес ко  всему новому, любовь к книгам,  к искусству  его  глубоко  трогали.  Больше  всего  ему  хотелось    поселиться где-нибудь неподалеку  от нее. И  моя  мама  стала  подыскивать для него  на Ближних Мельницах жилье.

        Рядом  с домом на  Пишениной улице, где она жила, стоял крытый  красной черепицей  флигелек,  состоящий из небольшой  комнаты  и  кухни  с  дровяной плитой.  Флигелек был  заселен,  но  жилец собирался оттуда выехать, и  мама предпринимала все доступные ей шаги,  чтобы закрепить  флигелек  за Бабелем. Дело оказалось  сложным,  но тем не  менее продвигалось, общими их усилиями, довольно успешно.

        Не  так давно  в  Одессе в одном из ящиков старого маминого письменного стола я нашла пачку писем Бабеля, адресованных моей матери, его телеграмму и мамино письмо к  нему: по  привычке,  свойственной людям ее  поколения,  она часто  писала  письма с  черновиками. Бумага пожелтела, чернила выгорели  от времени, края  листков  истончились,  но  живые  голоса тех,  кто  писал эти письма, звучат явственно и до боли знакомо…

        «Дорогая  Ольга  Николаевна,  — писал  Бабель.  —  Поздравляю  Вас  с прошедшим  днем  ангела  и от всего сердца  желаю  Вам  истинных  душевных и физических  благ,  желаю этого Вам  с искренним чувством, потому что знаю не много людей,  которые были бы так достойны  счастья,  как Вы…  Рассчитываю получить возможность выехать в Одессу во второй половине августа и жду этого времени с великим нетерпением. Если бы еще была надежда забраться в заветный флигелек  на Пишениной, —  то будущее  казалось  бы  мне  лучезарным.  Если предположения, о которых Вы писали Тане, оправдаются, то очень Вас прошу, О. Н., не  забывать  обо мне. Я  сейчас после большого перерыва прихожу  в  так называемую литературную «форму» и