Мельницах.
Очень прошу Вас кланяться от меня всем чадам и домочадцам.
Искренне Вам преданный И. Бабель".
Это было его последнее письмо.
Поселиться на Ближних Мельницах ему не пришлось, и ни разу не разбудило
его во флигельке ранним утром солнце -- судьба сложилась иначе.
Бывая в Одессе, я приезжаю иногда на Ближние Мельницы и смотрю через
забор на дом, где прошло детство и где жила и умерла моя мать. За домом, в
густой зелени старых черешен и слив, краснеет крытая черепицей крыша
"заветного" флигелька.
Часто смотреть на дом своего детства я не в силах. Могу только
повторить сказанные Бабелем слова: "Я так люблю этот дом, что не позволяю
себе приходить к нему каждый день..."
Прошло много лет. И вот однажды мне позвонила Антонина Николаевна,
вдова Бабеля, и сообщила, что из Парижа приехала Наташа, дочь Исаака
Эммануиловича от первой жены.
-- Сестры только сейчас впервые познакомились, -- сказала Антонина
Николаевна. -- Я думаю, вам будет интересно увидеть Лиду и Наташу вместе...
Дочь Бабеля Лиду я знала, помнила ее еще девочкой. В пору первой
встречи сестер Лида уже закончила Московский архитектурный институт.
Наташа родилась и выросла в Париже, а работала тогда преподавателем в
Сорбонне. От Антонины Николаевны я узнала, что Наташа приехала в качестве
переводчицы на французскую выставку: работа эта привлекла ее возможностью
побывать в Москве и познакомиться с сестрой.
И вот осенним вечером я оказалась у небольшого двухэтажного, похожего
на коттедж дома в Николо-Воробинском переулке, где когда-то бывала так
часто. В комнате Антонины Николаевны уже собрались несколько близких друзей
Бабеля, с ними сидела Лида. И снова я поразилась ее необыкновенному сходству
с отцом.
Это сходство не казалось прямым "отпечатком с оригинала", как иногда
бывает, а волшебно таилось в прелестном и нежном девичьем лице, поминутно
вспыхивая в улыбке, в повороте головы, в походке, движеньях, жесте... Отца
Лида потеряла, когда была маленьким ребенком, и, конечно, не знала и не
могла помнить его привычек. Но, как рассказала мне Антонина Николаевна, в
первом же классе школы Лида, садясь за парту, подкладывала под себя правую
ногу точно так же, как это делал отец, и, несмотря на замечания учительницы,
так и не избавилась от этой привычки...
По характеру же Лида, как мне казалось, походила на мать: мягкость,
спокойствие взгляда, сдержанность -- все напоминало в ней Антонину
Николаевну.
Собравшись в небольшой комнате, мы оживленно разговаривали, -- многие
из нас давно не видели друг друга. Наташи еще не было: она задержалась на
выставке.
Наконец внизу раздался звонок, и я услышала звучный и сильный женский
голос, по лестничным ступеням быстро застучали высокие каблуки... Наташа
поднималась по лестнице. Сердце мое замерло от волнения: я никогда не видела
старшей дочери Бабеля и знала ее только по его рассказам.
Открылась дверь, Наташа вошла.
Высокая, статная, с пышными, рассыпающимися каштановыми волосами, она
вошла в комнату быстро, окинув всех присутствующих веселым и внимательным
взглядом. Рукава платья, с элегантной небрежностью подтянутые вверх,
открывали длинные сильные руки, румяные губы улыбались, женственные плечи
были откинуты назад...
Ни одна ее внешняя черта не напоминала отца. Это была вылитая мать --
Евгения Борисовна в молодые годы.
Но едва Наташа заговорила, как я тотчас же узнала в ней отца.
Все было в ней от отца: живость, наблюдательность, юмор, открытый
интерес к людям, уменье входить в их жизнь... Позже я узнала в
