с Ольгой Елисеевной потому, что Азеф когда-то
часто бывал у Черновых и она его хорошо знала. Она рассказала мне, что были
написаны, кажется, две сцены, Бабель их ей диктовал. Она обещала мне найти
эти сцены в своих бумагах, но вскоре в Москве умерла. Все ее бумаги остались
в Париже, у ее дочери, Натальи Викторовны Резниковой, которую я тоже просила
их поискать. Насколько мне помнится, работа над этим сценарием прекратилась
потому, что кто-то другой предложил кинематографической фирме в Париже
готовый сценарий на эту тему. Но, может быть, я и ошибаюсь.
Бабель возвратился из-за границы в сентябре 1933 года. Он приехал один,
без семьи. Я оформляла в это время свой уход со службы, чтобы после отпуска
взяться за другую, более интересную для меня работу. Отпуск я собиралась
провести в доме отдыха в Сочи. Узнав об этом, Бабель посоветовал мне
воспользоваться свободным временем и поездить по Кавказскому побережью. Он
сам захотел показать мне это побережье, Минеральную группу и
Кабардино-Балкарию. Мы условились, что Бабель приедет в Сочи к окончанию
срока моего пребывания в доме отдыха.
Я встретила его на сочинском вокзале, и мы отправились на Ривьеру,
чтобы снять еще на несколько дней номера в гостинице. Устроившись, мы
обсудили наш маршрут.
Сначала мы решили поехать на машине в Гагры -- там велись съемки
картины "Веселые ребята" по сценарию Эрдмана и Масса. В этой картине
снимался Утесов. Из Гагр было намечено проехать в Сухуми, а оттуда
добираться до Кабардино-Балкарии. Я сказала Бабелю, что у меня есть билет
для проезда в мягком вагоне от Сочи до Москвы и он пропадает.
-- Очень хорошо, -- ответил он, -- мы его обменяем на два билета до
Армавира.
На другой день мы пришли в ресторан обедать и сели за столик, занятый
двумя пожилыми дамами, одна из них в этот момент жаловалась своей соседке,
что никак не может достать билет до Москвы. И тут Бабель вдруг говорит:
-- А у нас есть такой билет, но мы не можем им воспользоваться.
Возьмите его.
Я, ни слова не говоря, вынимаю из сумочки билет и отдаю незнакомой
даме.
-- Сколько я вам должна? -- спрашивает она.
-- Нет, нет, он бесплатный, пожалуйста, возьмите. Он нам совершенно не
нужен! -- возражает Бабель.
Чувствую, что он страшно смущен, меня он еще достаточно хорошо не знает
и не знает, как я к этому отнесусь. Ведь мы только вчера решили обменять
этот билет на два до Армавира! Он сам не свой и все на меня поглядывает, а я
болтаю о другом и виду не подаю, что все это имеет для меня какое-нибудь
значение.
Доброта Бабеля граничила с катастрофой. В этом я убедилась позже, и
случай с билетом был только первым таким примером. В подобных случаях он не
мог совладать с собой. Он раздавал свои часы, галстуки, рубашки и говорил:
"Если я хочу иметь какие-то вещи, то только для того, чтобы их дарить". Но
он мог подарить также и мои вещи. Возвратясь из Франции, он привез мне
фотоаппарат. Через несколько месяцев один знакомый кинооператор, уезжая в
командировку на Север, с сожалением сказал Бабелю, что у него нет
фотоаппарата. Бабель тут же отдал ему мой фотоаппарат, который никогда ко
мне уже не вернулся.
Даря мои вещи, он каждый раз чувствовал себя виноватым и смущенным, но
я знала, что он с этим справиться не может, и никогда не показывала виду,
что мне жалко вещей. А было, конечно, жалко.
Мы поехали в Гагры в теплый, солнечный день в открытой легковой машине.
Было раннее утро. Навстречу нам попалась закрытая черная машина с
зарешеченным маленьким окном. Мы обратили на нее внимание,
