Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Воспоминания о Бабеле » Воспоминания о Бабеле, страница172

Воспоминания о Бабеле, страница172

я спросила шофера:

        — А мы не могли бы их обогнать?

        — У нас это не полагается, — ответил он строго.

        Я с недоумением посмотрела на Антонину Александровну.

        — Я к этому привыкла, — улыбаясь, сказала она.

        Вечером  нас пригласили на  праздничный  концерт.  Когда  один танцор в национальном горском костюме и в  мягких, как  чулки,  сапогах вышел плясать лезгинку  и  стал  как-то  виртуозно  припадать на колено, Бетал, сидевший в первом ряду, вдруг  возмутился,  встал и отчитал его за выдумку,  нарушающую дедовский  танец.  Таких  движений, какие  придумал  танцор,  оказывается, в народном танце не было. После концерта Бабель шепнул мне:

        — Вы  видите, как  по-хозяйски  он вмешался даже в лезгинку! На другой день утром Бетал выполнил свое обещание, данное женщине с ребенком, и поехал в  селение, где  она  жила.  Бабель  поехал  с  ним.  Возвратился  он  очень взволнованный и рассказал:

        — По  дороге  в селение мы  заехали  сначала за секретарем райкома,  а затем  за  председателем  колхоза. И то,  как Бетал открывал для  них дверцу машины и с глубоким поклоном приглашал их сесть, заставило их побледнеть. По дороге к  дому женщины Бетал сказал:  «Неужели  сердца  ваши затопило жиром? Ведь  эта женщина обошла всех вас, прежде чем ко  мне  подняться». И немного погодя: «Какая разница между  мной и  вами? Вы будете ехать  по мосту, будет тонуть ребенок — и вы проедете мимо, а я  остановлюсь  и спасу его. Неужели сердца ваши затопило жиром?!»

        Но председатель колхоза и секретарь райкома твердили одно и то же: «Эти люди — лодыри, они не хотят работать».

        Мы  подъехали к  маленькой, покосившейся  хате,  зашли во  двор, сплошь заросший  бурьяном, затем  в дом. На  постели  лежал  муж  женщины,  укрытый лохмотьями, и агонизировал. (Именно это слово — «агонизировал» — употребил Бабель.)

        В комнате было прибрано, но почти пусто. На столе — мешок с семечками. Женщины с ребенком дома не было. Бетал все  осмотрел,  сказал несколько слов больному колхознику —  спросил, давно  ли болеет, сколько  семья заработала трудодней  и  что получила  на  них  в  виде  аванса.  Затем,  обернувшись к секретарю  райкома, сказал:  «Послезавтра я  назначаю во  дворе  этого  дома заседание обкома. Чтобы к этому времени здесь был  построен новый дом, чтобы у этих  людей была еда и им было выплачено все, что полагается на трудодни». Затем,  выйдя  во двор,  добавил: «Чтобы был  скошен весь бурьян  и там,  — показав  на  дальний угол двора, —  была построена уборная».  Затем  сел  в машину, и мы уехали, — закончил рассказ Бабель.

        Назначенный Беталом день совещания был потом изменен, но все равно срок для постройки нового дома был так невелик, что все мы с волнением его ждали. Но было слишком много желающих поехать на это совещание, и мне было неудобно просить  Бабеля взять  меня  с собой.  Поэтому  я  с нетерпением  ждала  его возвращения.

        — Перед нами стоял  красивый новый дом, —  рассказал мне, возвратясь, Бабель, — он был закончен, только внутри печники еще клали  печку. Во дворе был скошен весь  бурьян, и в дальнем углу двора виднелась уборная. Не только весь двор был заполнен народом, но и все прилегающие к нему улицы и огороды. Беталу так понравились собственные слова, сказанные ранее, что он, обращаясь к членам обкома  по-русски, снова произнес:  «Неужели сердца  ваши  затопило жиром?» Затем заговорил по-кабардински. Я схватил за рукав ближайшего ко мне человека и спросил: «Что он говорит?» Оглянувшись, тот ответил: «Ругает один человек». Голос Бетала  звучал резко, глаза его сверкали,  и через некоторое время  я снова  спросил соседа: «Что  он  говорит?» «Ругает  все  люди»,  — ответил тот, повернув