изменила Скуглеру, и он
сошел с ума. Помешательство было буйным, его забрали в психиатрическую
лечебницу. Бабель нанял женщину, которая готовила Скуглеру еду и носила в
больницу. Сам Бабель тоже часто навещал его. Как-то раз приходит он из
больницы и говорит:
-- Врачи считают, что Скуглер неизлечим. Придется вызывать брата.
Брат приехал вместе с санитаром. Санитар был одет так, что мы сначала
приняли его за брата-фабриканта. Скуглера надо было забрать из лечебницы,
привезти на вокзал и посадить в международный вагон. Опасен был путь пешком
от машины до вагона. Бабель предложил мне пройти со Скуглером этот путь.
Санитар должен был ждать его в купе, а брат находился в другом купе этого же
вагона и до времени ему не показывался. Я волновалась ужасно: не шутка вести
под руку буйного сумасшедшего.
Скуглер вышел из машины, я взяла его под руку, он был весел, рад
встрече, спрашивал меня о моей работе. Так, болтая, мы потихоньку дошли до
вагона и вошли в купе.
Я и Бабель попрощались с ним, просили писать; все сошло благополучно. А
позже Бабель узнал и рассказал мне:
-- Когда поезд тронулся и брат вошел к Скуглеру в купе, тот на него
набросился, буйствовал так, что разбил окно, пришлось его связать и так
довезти до Стокгольма. Там его поместили в психиатрическую лечебницу.
А примерно через месяц Бабель стал получать от Скуглера письма, в
которых он писал о своей жизни в лечебнице, о распорядке дня, о том, какие
кинокартины он смотрел. Подписывался он всегда так: "Ваш голубчик Скуглер".
Дело в том, что когда он жил у нас, Бабель за обедом часто говорил:
"Голубчик Скуглер, передайте соль" -- или еще что-нибудь в этом же роде.
Через несколько месяцев Скуглер совершенно вылечился и его отпустили
домой. Он тут же записался в Интернациональную бригаду и уехал воевать в
Испанию. Спустя, может быть, месяц после этого Бабель вошел ко мне в комнату
с письмом и газетной вырезкой:
-- Скуглер, -- сказал он, -- погиб в Испании как герой. Франкисты
окружили дом, где было человек сто республиканцев, и Скуглер, один,
гранатами расчистил им путь к бегству из этого дома, а сам погиб. Так
написано в этой испанской газете...
Вениамин Наумович Рыскинд, веселый рассказчик и любимец Бабеля, впервые
явился к нему в 1935 году летом и принес свой рассказ "Полк", написанный на
еврейском языке. Впоследствии Бабель перевел этот рассказ на русский язык,
артист О. Н. Абдулов читал его со сцены и по радио.
После первого визита Рыскинда Бабель сказал мне:
-- Прошу обратить внимание на этого молодого человека еврейской
наружности. Пишет он очень талантливо, из него будет толк.
Рыскинд то приезжал в Москву, то исчезал куда-то, а когда приезжал,
всегда появлялся в нашем доме, и Бабель охотно встречался с ним.
Рыскинд написал детскую пьесу об одном мальчике-скрипаче, живущем в
Польше вблизи от нашей границы. Благодаря дружбе с польским пограничником
мальчик слушал советские песни, а затем играл их польским ребятам. Об этом
узнал польский пристав, и мальчик погиб. Сначала пьеса называлась "Берчик",
потом была переименована в "Случай на границе". Театры в Харькове и Одессе
подготовили постановку этой пьесы, но показать ее помешала вспыхнувшая
война.
Рыскинд писал и рассказы и песни, хорошо пел и сам иногда сочинял
музыку. Сюжеты его рассказов и песен всегда были очень трогательными,
человечными, с налетом печали, которая никак не устраивала редакторов наших
журналов, где безраздельно господствовали бодрость и энтузиазм.
Рыскиндом было задумано много киносценариев, но довести
