конечно, падает на пол); на вешалку сверху кладет шапку,
потом подходит к стене, вынимает расческу, причесывается, как бы смотрясь в
зеркало, поправляет костюм и галстук, поворачивается (создается впечатление,
что у стены большое трюмо). Потом делает вид, что открывает дверь и проходит
из передней в гостиную. Начинает осматривать картины, развешанные на стенах
(стены голые), подходит ближе, удаляется, подходит к окну, отдергивает
шторы, смотрит на улицу, затем задергивает их; они тяжелые, на кольцах.
Поворачивается, подходит к столику, берет книгу, листает, затем идет к
камину, греет руки, снимает с каминной полочки статуэтку и держит бережно,
как очень дорогую вещь. Так Бучма, великий актер, создал у всех
присутствующих иллюзию богато обставленной квартиры...
Бабель очень любил Соломона Михайловича Михоэлса и дружил с ним. О
смерти его первой жены говорил:
-- Не может забыть ее, открывает шкаф, целует ее платья.
Но прошло несколько лет, Михоэлс встретился с Анастасией Павловной
Потоцкой и женился на ней. Мы с Бабелем бывали у них дома на Тверском
бульваре, у Никитских ворот. Приходили вечером, Михоэлс зажигал свечи; у
него были старинные подсвечники, и он любил сидеть при свечах. Комната была
с альковом, заставленная тяжелой старинной мебелью. Мне она казалась
мрачной. Иногда Михоэлс приходил к нам и пел еврейские народные песни.
Встречались мы и в ресторанчике почти напротив его дома, -- иногда он
приглашал нас туда на блины. Бывали мы с ним и Анастасией Павловной и в доме
Горького, в Горках, уже после смерти Алексея Максимовича, гостили там по
два-три дня в майские и ноябрьские праздники. Веселые рассказы Михоэлса
перемежались с остроумными новеллами Бабеля. У Михоэлса был дар
перевоплощения, он мог изобразить любого человека, и хотя внешне был
некрасив, его необыкновенная одаренность позволяла это не замечать.
Бабель научил меня любить еврейский театр, директором и главным актером
которого был Михоэлс. Он говорил:
-- Играют с темпераментом у нас только в двух театрах -- в еврейском и
цыганском.
Он любил игру Михоэлса в "Путешествии Вениамина III", а пьесу
"Тевье-молочник" мы с ним смотрели несколько раз, и я очень хорошо помню
Михоэлса в обоих этих спектаклях; помню и какой он был замечательный король
Лир.
Бабель часто заходил за мной к концу рабочего дня в Метро-проект, и
обычно не один, а с кем-нибудь, просматривал нашу стенную газету, а потом
смешно комментировал текст. Однажды Бабель зашел за мной вместе с Соломоном
Михайловичем, а в стенной газете как раз была помещена статья под
заголовком: "Равняйтесь по Пирожковой". Не помню уж, за что меня тогда
хвалили. Я кончила работу, и мы втроем отправились куда-то обедать. Я и не
знала, что Бабель и Михоэлс успели прочесть в газете статью. И двое моих
спутников всю дорогу веселились, повторяя на все лады фразу: "Равняйтесь по
Пирожковой". Перебивая друг друга, с разными интонациями, они то и дело
вставляли в свои речи эти слова.
Летом 1936 года мы с Бабелем уговорились, что он уедет в Одессу, а
потом -- в Ялту для работы с Сергеем Михайловичем Эйзенштейном над картиной
"Бежин луг" и я в свой отпуск приеду туда.
Работа Бабеля с Эйзенштейном над картиной "Бежин луг" началась еще
зимой 1935--1936 гг. Сергей Михайлович приходил к нам с утра и уходил после
обеда. Работали они в комнате Бабеля, и когда я однажды после ухода
Эйзенштейна хотела войти в комнату, Бабель меня не пустил:
-- Одну минуточку, -- сказал он, -- я должен уничтожить следы
творческого
