почти спокойной. Я не верила этому! Если бы было
написано: "Умер в 1952, в 1953 г. и т. д.", я бы поверила, но в августе 1952
года приходил из заключения Завадский, привез письмо, в котором было
написано: "Как будет огорчен Бабель, выйдя из больницы, что он потерял
оказию послать весточку домой". Я верила в то, что до августа 1952 года
Бабель был жив и содержался в лагере на Средней Колыме, как говорил
Завадский. Я решила, что арестованных была такая масса, что в НКВД не могут
теперь разобраться, кто где находится, и кинулась хлопотать о поисках
Бабеля.
Я написала письмо председателю военной коллегии Верховного суда СССР
Чепцову, за чьей подписью была выдана мне справка о реабилитации Бабеля, и
одновременно председателю Комитета государственной безопасности Серову.
Я писала:
"23-го декабря 1954 года мне вручили в приемной Верховного Суда Союза
ССР справку за No 4Н-011441/54 о прекращении производством за отсутствием
состава преступления дела моего мужа писателя Бабеля Исаака Эммануиловича.
Одновременно мне сообщили, что 17 марта 1941 года муж мой -- Бабель И.
Э. умер от паралича сердца.
Считаю, что это сообщение не соответствует действительности, так как
наша семья до 1948 года получала официальные устные ответы на наши заявления
в справочном бюро МГБ -- Кузнецкий мост, 24, что Бабель "жив и содержится в
лагерях". Такая последовательность ответов из года в год, свидетельствующая,
что Бабель жив, полностью исключает достоверность сделанного мне 23 декабря
с. г. сообщения о смерти Бабеля И. Э. в 1941 году.
Кроме того, летом 1952 года меня разыскал освобожденный из лагеря
Средней Колымы человек и сообщил мне, что Бабель жив и здоров.
Таким образом, для меня совершенно несомненно, что до лета 1952 года
Бабель был жив и сообщение о его смерти в 1941 году является ошибочным.
Прошу Вас принять все зависящие от Вас меры к розыску Бабеля Исаака
Эммануиловича и, указав мне место его пребывания, разрешить мне выехать за
ним".
Не получив ответа на мои заявления, я написала письмо писателю Фадееву:
"Уважаемый Александр Александрович!
Обращаюсь к Вам по совету Ильи Григорьевича Эренбурга, от которого Вы,
вероятно, уже знаете о полной реабилитации моего мужа И. Э. Бабеля.
Одновременно со справкой о реабилитации я получила устное сообщение о
смерти Бабеля в 1941 году. Это сообщение является ошибочным, так как я
достоверно знаю, что Бабель был жив еще летом 1952 года.
В августе 1952 года меня нашел в Москве освобожденный из лагеря Средней
Колымы человек, который три года (с 1950 по 1952) находился вместе с И. Э.
Бабелем и сообщил мне о нем факты, не вызывающие никакого сомнения в их
достоверности. Поэтому я чрезвычайно встревожена создавшимся положением, в
силу которого военная коллегия Верховного суда, оправдавшая Бабеля, не
разыскивает его, считая погибшим.
Я подала заявление с опровержением факта смерти Бабеля в 1941 году в
МГБ, но боюсь, что проверка моего заявления будет затяжной и формальной.
Поэтому было бы необходимо добиться распоряжения об индивидуальном и срочном
розыске Бабеля от кого-нибудь из членов правительства, например от
Ворошилова, который, безусловно, знает и помнит Бабеля.
Мне самой трудно было бы добиться приема у Ворошилова, и поэтому я хочу
узнать у Вас, могли ли бы Вы или Союз советских писателей помочь мне в этом.
Прошу Вас сообщить мне о возможности Вашего участия в судьбе Бабеля".
После получения моего письма Фадеев однажды позвонил мне домой; меня
дома не было, и он сказал Лиде, что хотел бы поговорить со мной, но сейчас
