сейчас другого
правительства, которое бы хвасталось так, как итальянское. Муссолини
изображен у них во всех видах. Во время сбора урожая -- косит, жнет.
Археологические работы ведутся у них лучше, чем раньше, особенно в
Помпее. Новые раскопки ведутся по научным методам, причем все вещи, которые
находятся, остаются в тех же домах. Вообще все производит необыкновенно
странное впечатление. Человек как будто бы все время находится под наркозом.
Этот наркоз ежедневно с большим умением впрыскивается Муссолини.
Коммунисты у них загнаны в подполье. Встреча с ними чрезвычайно
затруднена. Все разговоры там в чрезвычайно безобидной итальянской
обстановке сводятся к одному -- к Муссолини. Один разговор с
социал-демократами никогда не забуду. Основной вопрос там -- здоровье
Муссолини. Один социал-демократ с сокрушением говорит, что брат Муссолини
(после смерти которого оказалось, что он был мошенником) умер от
апоплексического удара, и вот теперь боятся, что Муссолини тоже этим кончит.
Этот человек наполняет собою политическую и общественную жизнь целиком.
Выставки построены если не по его рисункам, то он, во всяком случае, одобрил
эти рисунки. Одному журналисту, который пытался попенять на Муссолини, что у
него нет программы фашистской партии, он ответил: "Программа партии
устанавливается мною ежедневно, после прочтения утренних телеграмм, и
остается в силе до изучения вечерних". Так итальянцы узнают расписание своей
жизни на этот день. Причем этот человек в буржуазных и мелкобуржуазных
кругах и у ручных своих противников пользуется несомненным уважением.
Беспрерывно идут разговоры об искусстве управления, причем он дает
бесконечные интервью на эту тему. Для нас звучит страшным анахронизмом
беспрерывное его сопоставление народа с женщиной. Он говорит: "Вожди должны
быть мужчинами, а толпа остается женщиной, впечатлительной, падкой на
красивые зрелища". Из этих интервью следует, что в Италии остался один
мужчина -- Муссолини, да еще Бальбо -- кандидат в мужчины. Не говоря о
бесконечных фотографиях Муссолини, о показе его в кино, там беспрерывно
впрыскивается какой-то возбудительный препарат. В Италии страшно развит
спорт, чествование национальных героев. И результаты за эти 10 лет
достигнуты большие. Никто не может себе представить празднеств в честь
Корнеро, когда он получил в Америке первенство по боксу. Париж наводнен
итальянскими чемпионами. Сейчас у них лучшие футболисты, они хороши в
теннисе. Если взять итальянскую газету на восьми страницах, то четыре в ней
посвящены спорту, причем все эти спортивные демонстрации устраиваются с
необыкновенным блеском. На новом стадионе во Флоренции в день объявления
войны устроен парад. <...> 60 тысяч детей и юношей дефилировали под
солнцем. Все это зрелище в смысле красоты незабываемое. Незабываемы все
собрания в Венеции. Мне пришлось слышать на них речи Муссолини. Он сначала
делает позу, подготавливается. Он актер старой школы дипломатии. Он говорит:
"Рим -- это центр мира, пьяцца Венеца -- центр Рима. Ваши подошвы попирают
самую священную землю, которую только знает мир".
Рассказывают, что <...> в кабинете (а кабинет у него словно дом,
и когда входит человек, его не видно, причем надо 10 минут идти до него) у
него на столе только книжка Макиавелли. У себя в кабинете он отпускает
шуточки, принимает журналистов и начинает излюбленную теорию о толпе и
гении. Вся эта совокупность внешнего успеха создала в мелкой буржуазии
характер какого-то психоза. У итальянцев, мелких
