ДНЕВНИК НАЧИНАЕТСЯ С 55-й СТРАНИЦЫ. НЕТ ПЕРВЫХ 54-х СТРАНИЦ
Житомир. 3.6.20
Утром в поезде, приехал за гимнастеркой в сапогами. Сплю с Жуковым,
Топольником, грязно, утром солнце в глаза, вагонная грязь. Длинный Жуков,
прожорливый Топольник, вся редакционная коллегия - невообразимо грязные
человеки.
Дрянной чай в одолженных котелках. Письма домой, пакеты в Югроста,
интервью с Поллаком, операция по овладению Новоградом, дисциплина в
польской армии - слабеет, польская белогвардейская литература, книжечки
папиросной бумаги, спички, до [украинские] жиды, комиссары, глупо, зло,
бессильно, бездарно и удивительно неубедительно. Выписка Михайлова из
польских газет.
Кухня в поезде, толстые солдаты с налитыми кровью лицами, серые души,
удушливый зной в кухне, каша, полдень, пот, прачки толстоногие, апатичные
бабы - станки - описать солдат и баб, толстых, сытых, сонных.
Любовь на кухне.
После обеда в Житомир. Белый, не сонный, а подбитый, притихший город.
Ищу следов польской культуры. Женщины хорошо одеты, белые чулки. Костел.
Купаюсь у Нуськи в Тетереве, скверная речонка, старые евреи в купальне
с длинными тощими ногами, обросшими седым волосом. Молодые евреи. Бабы на
Тетереве полощут белье. Семья, красивая жена, ребенок у мужа.
Базар в Житомире, старый сапожник, синька, мел, шнурки.
Здания синагог, старинная архитектура, как все это берет меня за душу.
Стекло к часам 1200 р. Рынок. Маленький еврей философ. Невообразимая
лавка - Диккенс, метлы и золотые туфли. Его философия - все говорят, что
они воюют за правду и все грабят. Если бы хоть какое-нибудь правительство
было доброе. Замечательные слова, бороденка, разговариваем, чай и три
пирожка с яблоками - 750 р. Интересная старуха, злая, толковая,
неторопливая. Как они все жадны к деньгам. Описать базар, корзины с
фруктами вишень, внутренность харчевни. Разговор с русской, пришедшей
одолжить лоханку. Пот, чахлый чай, въедаюсь в жизнь, прощайте, мертвецы.
Зять Подольский, заморенный интеллигент, что-то о Профсоюзах, о службе
у Буденного, я, конечно, русский, мать еврейка, зачем?
Житомирский погром, устроенный поляками, потом, конечно, казаками.
После появления наших передовых частей поляки вошли в город на 3 дня,
еврейский погром, резали бороды, это обычно, собрали на рынке 45 евреев,
отвели в помещение скотобойни, истязания, резали языки, вопли на всю
площадь. Подожгли 6 домов, дом Конюховского на Кафедральной - осматриваю,
кто спасал - из пулеметов, дворника, на руки которому мать сбросила из
горящего окна младенца - прикололи, ксендз приставил к задней стене
лестницу, таким способом спасались.
Заходит суббота, от тестя идем к цадику. Имени не разобрал. Потрясающая
для меня картина, хотя совершенно ясно видно умирание и полный декаданс.
Сам цадик - его широкоплечая, тощая фигурка. Сын - благородный мальчик в
капотике, видны мещанские, но просторные комнаты. Все чинно, жена -
обыкновенная еврейка, даже типа модерн.
Лица старых евреев.
Разговоры в углу о дороговизне.
Я путаюсь в молитвеннике. Подольский поправляет.
Вместо свечи - коптилка.
Я счастлив, огромные лица, горбатые носы, черные с проседью бороды, о
многом думаю, до свиданья, мертвецы. Лицо цадика, никелевое пенсне:
- Откуда вы, молодой человек?
- Из Одессы.
- Как там живут?
- Там люди живы.
- А здесь ужас.
Короткий разговор.
Ухожу потрясенный.
Подольский бледный и печальный, дает мне свой адрес, чудесный вечер.
Иду, думаю обо всем, тихие, чужие улицы. Кондратьев с черненькой еврейкой,
бедный комендант в папахе, он не имеет успеха.
А потом
