Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Конармейский дневник 1920 года, страница16

Конармейский дневник 1920 года, страница16

и по 5 стаканов кофе. Потеем,  все нам подносят, все  это  ужасно,  я  рассказываю  небылицы  о  большевизме, расцвет,  экспрессы,  московская  мануфактура,  университеты,    бесплатное питание, ревельская делегация, венец — рассказ о  китайцах,  и  я  увлекаю всех этих замученных людей. 9 Аба. Старуха рыдает, сидя на полу,  сын  ее, который обожает свою мать и говорит, что верит  в  Бога  для  того,  чтобы сделать  ей  приятное,  —  приятным  тенорком  поет  и  объясняет  историю разрушения храма. Страшные слова пророков — едят кал, девушки  обесчещены, мужья убиты, Израиль подбит, гневные и тоскующие слова.  Коптит  лампочка, воет старуха, мелодично поет юноша,  девушки  в  белых  чулках,  за  окном Демидовка, ночь, казаки, все как тогда, когда разрушали храм. Иду спать на дворе, вонючем и мокром.

    Беда с Грищуком — он в каком-то остолбенении,  ходит,  как  сомнамбула, лошадей кормит слабо, о бедах заявляет post-factum, благоволит к мужикам и детям.

    Приехали с позиции пулеметчики, останавливаются в  нашем  дворе,  ночь, они в бурках. Прищепа ухаживает  за  еврейкой  из  Кременца,  хорошенькая, полная,  в  гладком  платье.  Она  нежно  краснеет,  кривой  тесть    сидит неподалеку,  она  цветет,  с  Прищепой  можно  поговорить,  она  цветет  и жеманится, о чем они беседуют,  потом  —  он  спать,  провести  время,  ей мучительно, кому ее душа понятнее, чем мне? Он — будем писать, я  думаю  с тоской  —  неужели  она,  говорит  Прищепа  —  согласилась  (у  него    все соглашаются). Вспоминаю, у него, вероятно, сифилис, вопрос — излечился.

    Девушка потом — я буду кричать. Описать их первые деликатные разговоры, о чем же вы думаете — она интеллигентный человек, служила в Ревкоме.

    Боже,  думаю  я,  женщины  теперь  слышат    все    ругательства,    живут по-солдатски, где нежность?

    Ночью гроза и дождь, бежим  в  хлев,  грязно,  темно,  мокро,  холодно, пулеметчиков на рассвете гонят на позиции, они  собираются  под  проливным дождем, бурки и иззябшие лошади. Жалкая Демидовка.

 

    25.7.20

    Утром отъезд из Демидовки. Мучительные два часа, евреек разбудили  в  4 часа утра в заставили варить русское мясо, в это 9 Аба. Девушки  полуголые и  встрепанные  бегают  по  мокрым  огородам,  похоть    владеет    Прищепой неотступно, он нападает на невесту  сына  кривого  старика,  в  это  время забирают подводу, идет ругань невероятная, солдаты едят  из  котлов  мясо, она — я буду кричать, ее лицо, он прижимает к  стене,  безобразная  сцена. Она всячески отбивает подводу, они спрятали ее на чердаке,  будет  хорошая еврейка. Она препирается с комиссаром, говорящим о том, что евреи не хотят помогать Красной Армии.

    Я потерял портфель, потом нашел его в штабе 14 дивизии в Лишня.

    Едем на Остров —  15  верст,  оттуда  дорога  на  Лешнюв,  там  опасно, польские разъезды, Батюшка, его дочь, похожая на Плевицкую или на  веселый скелет. Киевская курсистка, все истосковались по вежливости, я рассказываю небылицы, она не может  оторваться.  15  опасных  верст,  скачут  часовые, проезжаем границу, деревянный настил. Везде окопы.

    Приезжаем в штаб. Лешнюв. Полуразрушенное местечко. Русские  достаточно запаскудили.  Костел,  униатская  церковь,  синагога,    красивые    здания, несчастная  жизнь,  какие-то  призрачные  евреи,  отвратительная  хозяйка, галичанка, мухи и  грязь,  длинный,  одичавший  оболтус,  славяне  второго сорта.    Передать    дух    разрушенного    Лешнюва,    худосочие    и    унылая полузаграничная грязь.

    Сплю в клуне. Идет бой под Бродами и у переправы — Чуровице.  Циркуляры о советской Галиции. Пасторы. Ночь в Лешнюве.  Как  все  это  невообразимо грустно, и эти одичалые и  жалкие  галичане,  и  разрушенные  синагоги,  и мелкая жизнь