Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармейский дневник 1920 года » Конармейский дневник 1920 года, страница18

Конармейский дневник 1920 года, страница18

    28.7.20. Хотин

    Бой за переправу у Чуровице. 2-ая бригада  в  присутствии  Буденного  — истекает кровью. Весь пехотный батальон — ранен, избит почти весь.  Поляки в старых блиндированных окопах. Наши не добились результата. Крепнет ли  у поляков сопротивление?

    Разложения перед миром — не видно.

    Я живу в бедной хате, где сын с  большой  головой  играет  на  скрипке. Терроризирую хозяйку,  она  ничего  не  дает.  Грищук,  окаменелый,  плохо ухаживает за конями, оказывается, он приучен голодом.

    Разрушенная экономия, барин Свешников, разбитый  величественный  винный завод (символ русского  барина?),  когда  выпустили  спирт  —  все  войска перепились.

    Раздраженный — я не перестаю негодовать, грязь,  апатия,  безнадежность русской жизни невыносимы, здесь революция что-то сделает.

    Хозяйка прячет свиней и корову, говорит быстро, елейно и  с  бессильной злобой, ленива, и я чувствую, что она разрушает  хозяйство,  муж  верит  в власть, очарователен, кроток, пассивен, похож на Строева.

    Скучно в деревне, жить здесь — это ужасно. Втягиваюсь в штабную работу. Описать день —  отражение  боя,  идущего  в  нескольких  верстах  от  вас, ординарцы, у Ленина вспухла рука.

    Красноармейцы ночуют с бабами.

    История — как польский полк четыре раза крал оружие и защищался  вновь, когда его начинали рубить.

    Вечер, тихо, разговор с Матяж, он беспредельно ленив, томен,  соплив  и как-то приятно, ласково похотлив. Страшная правда  —  все  солдаты  больны сифилисом. У Матяж, выздоравливает (почти не лечась). У него был  сифилис, вылечил за две недели, он  с  кумом  заплатил  бы  в  Ставрополе  10  коп. серебром, кум умер, у Миши есть много раз, у Сенечки, у Гераси сифилис,  и все ходят к бабам, а дома невесты.  Солдатская  язва.  Российская  язва  — страшно. Едят  толченый  хрусталь,  пьют  не  то  карболку,  размолоченное стекло. Все бойцы — бархатные фуражки, изнасилования, чубы, бои, революция и сифилис. Галиция заражена сплошь.

    Письмо Жене, тоска по ней и по дому.

    Надо следить за особотделом и ревтрибуналом.

    Неужели 30-го переговоры о мире?

    Приказ Буденного. —  Мы  в  четвертый  раз  выпустили  противника,  под Бродами был совершенно окружен.

    Описать Матяжа, Мишу. Мужики, в них хочется вникать.

    Мы имеем силы маневрировать, окружать поляков, но хватка,  в  сущности, слабая, они пробиваются.  Буденный  сердится,  выговор  начдиву.  Написать биографии начдива, военкома Книги и проч.

 

    25.7.20. Лешнюв

    Утром уезжаем в Лешнюв.  Снова  у  прежнего  хозяина  —  чернобородого, безногого Фроима. За время моего  отсутствия  его  ограбили  на  4  тысячи гульденов, забрали сапоги. Жена  —  льстивая  сволочь,  холоднее  ко  мне, видит, что  поживиться  трудно,  как  они  жадны.  Я  разговариваю  с  ней по-немецки. Начинается дурная погода.

    У Фроима — дети хромоногие, их много, я их не разбираю, корову и лошадь он прячет.

    В Галиции невыносимо уныло, разбитые костелы и распятие,  хмурое  небо, прибитое,  бездарное,  незначительное  население.  Жалкое,  приученное    к убийству, солдатам, непорядку, степенные русские  плачущие  бабы,  взрытые дороги, низкие хлеба, нет солнца, ксендзы в широких шляпах — без костелов. Гнетущая тоска от всех строящих жизнь.

    Славяне — навоз истории?

    День протекает тревожно. Поляки  прорвали  расположение  14-ой  дивизии правее нас,  вновь  заняли  Берестечко.  Сведений  никаких,  кадриль,  они заходят нам в тыл.

    Настроение  в  штабе.  Константин  Карлович  молчит.    Писаря    —    эта откормленная, наглая, венерическая  шпанка  —  тревожится.  После  тяжкого однообразного дня — дождливая ночь, грязь — у меня туфли. Вот и начинается могущественный дождь, истинный победитель.