Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Конармейский дневник 1920 года, страница22

Конармейский дневник 1920 года, страница22

остановились, буду перевязывать,  у  того  легкая  рана,  в  живот,  кость повреждена, везем еще одного, у которого лошадь убили.  Описать  раненого. Долго плутаем под огнем по полям, ничего не видать, эти равнодушные дороги и травка, посылаем верховых, выехали на шоссе — куда ехать, Радзивилов или Броды?

    В Радзивилове должен быть административный штаб и все обозы,  по  моему мнению, в Броды ехать интересней,  бой  идет  за  Броды.  Победило  мнение Ивана, одни обозники говорят, что в Бродах — поляки,  обозы  бегут,  штарм выехал, едем в Радзивилов. Приезжаем ночью. Все это время  ели  морковь  и горох — сырые, пронзительный голод, грязные, не спали. Я  выбрал  хату  на окраине Радзивилова. Угадал,  нюх  выработался.  Старик,  девушка.  Кислое молоко великолепно, съели, готовится чай с молоком, Иван идет за  сахаром, пулеметная стрельба, грохот обозов, выскакиваем, лошадь захромала, так  уж полагается, убегаем в панике, стреляют по нас, ничего не понимаем,  сейчас поймает, мчимся на  мост,  столпотворение,  провалились  в  болото,  дикая паника, валяется убитый,  брошенные  подводы,  снаряды,  тачанки.  Пробка, ночь, страх,  обозы  стоят  бесконечные,  двигаемся,  поле,  стали,  спим, звезды. Во всей этой истории мне  больше  всего  жаль  погибшего  чая,  до странности жаль. Я об этом думаю всю ночь и ненавижу воину.

    Какая тревожная жизнь.

 

    3.8.20.

    Ночь в поле, двигаемся с линейкой в Броды. Город  переходит  из  рук  в руки. Та же ужасная картина, полуразрушено, город ждет снова. Питпункт, на окраине встречаюсь с Барсуковым. Еду  в  штаб.  Пустынно,  мертво,  уныло. Зотов спит на стульях,  как  мертвец.  Спят  Бородулин  и  Поллак.  Здание Пражского  Банка,  обобранное  и  разодранное,  клозеты,  эти    банковские загородки, зеркальные стекла.

    Говорят,    что    начдив    в    Клекотове,    пробыли    в      опустошенных, предчувствующих Бродах часа два, чай в парикмахерской. Иван стоит у штаба. Ехать или не ехать. Едем в  Клекотов,  сворачиваем  с  Лешнювского  шоссе, неизвестность, поляки или мы, едем на ощупь, лошади замучены, хромает  все сильнее, едим в селе картошку, показываются бригады, неизъяснимая красота, грозная сила двигается, бесконечные ряды,  фольварк,  имение  разрушенное, молотилка, локомобиль Клейтона, трактор, локомобиль работал, жарко.

    Поле сражения,  встречаю  начдива,  где  штаб,  потеряли  Жолнаркевича. Начинается  бой,  артиллерия  кроет,  недалеко    разрывы,    грозный    час, решительный  бой  —  остановим  польское  наступление  или  нет,  Буденный Колесникову и Гришину — расстреляю, они уходят бледные пешком.

    До  этого  —  страшное  поле,  усеянное  порубленными,    нечеловеческая жестокость, невероятные раны, проломленные  черепа,  молодые  белые  нагие тела сверкают на солнце, разбросанные записные книжки, листки,  солдатские книжки. Евангелия, тела в жите.

    Впечатления больше воспринимаю умом. Начинается бой, мне  дают  лошадь. Вижу, как строятся колонны, цепи, идут в атаку, жалко этих несчастных, нет людей,  есть  колонны,  огонь  достигает  высочайшей  силы,  в    безмолвии происходит рубка. Я двигаюсь, слухи об отозвании начдива?

    Начало моих приключений, двигаюсь с обозами к шоссе,  бой  усиливается, нашел питпункт, на шоссе обстреляли, свист снарядов, разрывы в  20  шагах, чувство безнадежности,  обозы  скачут,  я  прибился  к  20-му  полку  4-ой дивизии, раненые, вздорный командир, нет,  говорит,  не  ранен,  ударился, профессионалы, и все поля, солнце,  трупы,  сижу  у  кухни,  голод,  сырой горох, лошадь нечем кормить.

    Кухня, разговоры, сидим на траве, полк вдруг  выступает,  мне  нужно  к Радзивилову,  полк  идет  к  Лешнюву,  и  я  бессилен,  боюсь  оторваться. Бесконечное