Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармейский дневник 1920 года » Конармейский дневник 1920 года, страница23

Конармейский дневник 1920 года, страница23

путешествие,  пыльные  дороги,  я  пересаживаюсь  на  телегу, Квазимодо, два ишака, жестокое зрелище — этот горбатый кучер,  молчаливый, с лицом темным, как Муромские леса.

    Едем, у меня ужасное чувство — я отдаляюсь от дивизии. Теплится надежда — потом можно будет проводить раненого в Радзивилов, у раненого  еврейское бледное лицо.

    Въезжаем в лес, обстрел, снаряды в 100 шагах, бесконечное  кружение  по опушкам.

    Песок тяжелый, непролазный. Поэма о лошадях замученных.

    Пасека, обыскиваем ульи, четыре хаты в лесу — ничего нет, все обобрано, я прошу хлеба у красноармейца, он мне отвечает — с евреями не имею дело, я чужой, в длинных штанах, не свой, я одинок, едем дальше, от усталости едва сижу на лошади, мне надо самому за  ней  ухаживать,  въехали  в  Конюшков, крадем ячмень, мне говорят — ищите, берите, все берите — я ищу  сестру  по деревне, истерика у баб, забирают через 5 минут  после  приезда,  какие-то бабы бьются,  причитают,  рыдают  невыносимо,  тяжко  от  непрекращающихся ужасов, ищу сестру, у меня непреодолимая печаль, похитил кружку  молока  у командира полка, вырвал поляницу из рук сына крестьянки.

    Через 10 минут выезжаем. Вот те  и  на!  Поляки  где-то  близко.  Опять назад, я думаю, что не выдержу, еще и рысью,  сначала  еду  с  командиром, потом пристаю к обозам, хочу пересесть на телегу,  у  всех  один  ответ  — пристали кони, ну, скинь меня и садись сам, сядь,  дорогой,  только  здесь убитые, я смотрю на рядно, под ним убитые.

    Приезжаем в поле, там много обозов 4-ой дивизии, батарея, опять  кухня, ищу сестер, тяжелая ночь, хочу спать, надо кормить лошадь, я лежу,  лошади поедают великолепную пшеницу, красноармейцы в пшенице  —  бледные,  совсем мертвые. Лошадь мучает, я гоняюсь  за  ней,  пристал  к  сестре,  спим  на тачанке,  сестра  —  старая,  лысая,  вероятно  еврейка,    мученица,    эта невыносимая брань, повозочный ее сталкивает, лошади путаются,  повозочного не разбудишь, он груб и ругается, она говорит — наши герои — ужасные люди. Она укрывает его, они спят обнявшись, несчастная, старая сестра, хорошо бы застрелить возницу, брань, ругань, сестра не  от  мира  сего  —  засыпаем. Просыпаюсь через два часа — украли уздечку.  Отчаяние.  Рассвет.  Мы  в  7 верстах от Радзивилова. Еду на ура. Несчастная лошадь, все мы  несчастные, полк пойдет дальше. Трогаюсь.

    За этот день — главное — описать красноармейцев и воздух.

 

    4.8.20.

    Двигаюсь один к Радзивилову. Тяжкая  дорога.  Никого  по  пути,  лошадь пристала, боюсь на каждом шагу встретить поляков. Прошло  благополучно,  в районе Радзивилова никаких частей, в местечке — смутно, меня  посылают  на станцию, опустошенное и совершенно привыкшее к переменам  население.  Шеко на автомобиле. Я в квартире Буденного. Еврейская семья, барышни, группа из гимназии Бухтеевой, Одесса, сердце замерло.

    О счастье, дают какао и хлеб. Новости  —  новый  начдив  —  Апанасенко, новый наштадив — Шеко. Чудеса.

    Приезжает Жолнаркевич с эскадроном, он жалок. Зотов объявляет,  что  он смещен, пойду торговать на Сухаревку лепешками, что же  новая  школа,  вы, говорит, войска расставлять умеете, в старину умел, теперь без резервов не умею.

    У него жар, он говорит то, чего говорить  не  следовало,  перебранка  с Шеко, тот сразу поднял тон, начальник штаба приказал вам явиться  в  штаб, мне сдавать нечего,  я  не  мальчик,  чтобы  шляться  по  штабам,  оставил эскадрон и  уехал.  Уезжает  старая  гвардия,  все  ломается,  вот  и  нет Константина Карловича.

    Еще впечатление — и тяжкое и незабываемое  —  приезд  на  белой  лошади начдива с  ординарцами.  Вся  штабная  сволочь,  бегущая  с  курицами  для командарма, относятся  покровительственно,  хамски,  Шеко  —