Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармейский дневник 1920 года » Конармейский дневник 1920 года, страница29

Конармейский дневник 1920 года, страница29

фразе, и чудачка,  много  говорит  о  революции,  служила  в Культпросвете ЧК, сколько мужские влияния.

    Интервью с Апанасенко. Это очень интересно.  Это  надо  запомнить.  Его тупое, страшное лицо, крепкая сбитая фигура, как у Уточкина.

    Его ординарцы: (Левка), статные золотистые кони, прихлебатели, экипажи, приемыш Володя —  маленький  казак  со  старческим  лицом,  ругается,  как большой.

    Апанасенко — жаден к славе, вот он  —  новый  класс.  Несмотря  на  все оперативные дела — отрывается и каждый раз возвращается снова, организатор отрядов, просто против  офицерства,  4  Георгия,  службист,  унтер-офицер, прапорщик при Керенском, председатель полкового комитета, срывал погоны  у офицеров, длинные месяцы в астраханских степях,  непререкаемый  авторитет, профессионал военный.

    Об атаманах, их там много было, доставали пулеметы, дрались со Шкуро  и Мамонтовым,  влились  в  Красную  Армию,  героическая    эпопея.    Это    не марксистская революция, это казацкий бунт, который хочет  все  выиграть  и ничего не потерять… Ненависть. Апанасенки к  богатым,  к  интеллигентам, неугасимая ненависть.

    Ночь с кубанцами, дождь, душно, какая-то странная чесотка у меня.

 

    12.8.20. Лашков

    Четвертый день в Лашкове. Необычайно забитая галицийская деревня.  Жили лучше  русских,  хорошие  дома,  много    добропорядочности,    уважение    к священникам, честны, но обескровлены, сваренный ребенок у моих хозяев, как он родился и зачем  он  родился,  в  матери  ни  кровинки,  где-то  что-то беспрерывно скрывают, где-то хрюкают свиньи,  где-то,  вероятно,  спрятано сукно.

    Свободный  день,  хорошее  дело  —  корреспондентство,  ежели  его    не запускать.

    Надо писать в газету и жизнеописание Апанасенки.

    Дивизия отдыхает — какая-то тишина на сердце  и  люди  лучше  —  песни, костры, огонь в ночи, шутки, счастливые,  апатичные  кони,  кто-то  читает газету, походка вразвалку, куют лошадей. Как все это выглядит.  Уезжает  в отпуск Соколов, даю ему письмо домой.

    Пишу — все о трубках, о давно забытых вещах, Бог с ней,  с  революцией, туда и надо устремиться.

    Не забыть бы священника в Пашкове, плохо бритый, добрый,  образованный, может быть корыстолюбивый, какое там корыстолюбие — курица, утка, дом его, хорошо жил, смешливые гравюрки.

    Трения военкома с начдивом, тот встал и вышел  с  Книгой  в  то  время, когда Яковлев, начподив, делал доклад, Апанасенко пришел к военкому.

    Винокуров — типичный военком, гнет свою линию,  хочет  исправлять  6-ую дивизию, борьба с партизанщиной,  тяжелодум,  морит  меня  речами,  иногда груб, всем на «ты».

 

    13.8.20. Нивица

    Ночью приказ — двигаться на Буек — 35 верст восточнее Львова.

    Утром выступаем. Все три бригады сосредоточены  в  одном  месте.  Я  на Мишиной лошади, научилась бежать, но шагом не идет, трусит  ужасно.  Целый день на коне с начдивом. Хутор Порады. В лесу 4 неприятельских  аэроплана, пальба залпами.  Три  комбрига  —  Колесников,  Корочаев,  Книга.  Василий Иванович хитрит, пошел на Топоров  в  обход  (Чаныз),  нигде  не  встретил неприятеля. Мы на хуторе Порады, разбитые хаты, извлекаю из люка  старуху, голубцы. Вместе с наблюдателем на батарее. Наша атака у леска.

    Беда — болото, каналы, негде  развернуться  кавалерии,  атаки  в  пешем строю, вялость, падает  ли  мораль?  Упорный  бой  и  все  же  легкий  (по сравнению с империалистической бойней) под Топоровом, берут с трех сторон, не могут взять, ураганный огонь (?) нашей артиллерии из двух батарей.

    Ночь. Все атаки не удались. На ночь — штаб переезжает в Нивицу.  Густой туман, пронзительный холод, лошадь, дорога лесами, костры и свечи,  сестры на тачанках, тяжелый путь после дня тревог и конечной неудачи.

    Целый