Я понял - что такое лошадь для казака и кавалериста.
Спешенные всадники на пыльных горячих дорогах, седла в руках, спят как
убитые на чужих подводах, везде гниют лошади, разговоры только о лошадях,
обычай мены, азарт, лошади мученики, лошади страдальцы, об них - эпопея,
сам проникся этим чувством - каждый переход больно за лошадь.
Визиты Апанасенко со свитой к Буденному. Буденный и Ворошилов на
фольварке, сидят у стола. Рапорт Апанасенко, вытянувшись. Неудача особого
полка - проектировали налет на Львов, вышли, в особом полку сторожевое
охранение, как всегда, спало, его сняли, поляки подкатили пулемет на 100
шагов, изловили коней, поранили половину полка.
Праздник Спаса - 19 августа - в Баршовице, убиваемая, но еще дышащая
деревня, покой, луга, масса гусей (с ними потом распорядились, Сидоренко
или Егор рубят шашкой гусей на доске), мы едим вареного гуся, в тот день,
белые, они украшают деревню, на зеленых (лугах), население праздничное, но
хилое, призрачное, едва вылезшее из хижин, молчаливое, странное,
изумленное и совсем согнутое.
В этом празднике есть что-то тихое и придавленное.
Униатский священник в Баршовице. Разрушенный, испоганенный сад, здесь
стоял штаб Буденного и сломанный, сожженный улей, это ужасный варварский
обычай - вспоминаю разломанные рамки, тысячи пчел, жужжащих и бьющихся у
разрушенного улья, их тревожные рои.
Священник объясняет мне разницу между униатством и православием.
Шептицкий великий человек, ходит в парусиновой рясе. Толстенький человек,
черное, пухлое лицо, бритые щеки, блестящие глазки с ячменем.
Продвижение к Львову. Батареи тянутся все ближе. Малоудачный бой под
Островом, но все же поляки уходят. Сведения об обороне Львова -
профессора, женщины, подростки. Апанасенко будет их резать - он ненавидит
интеллигенцию, это глубоко, он хочет аристократического по-своему,
мужицкого, казацкого государства.
Прошла неделя боев - 21 августа наши части в 4-х верстах у Львова.
Приказ - всей Конармии перейти в распоряжение запфронта. Нас двигают на
север - к Люблину. Там наступление. Снимают армию, стоящую в 4-х верстах
от города, которого добивались столько времени. Нас заменит 14-ая армия.
Что это - безумие или невозможность взять город кавалерией? 45-верстый
переход из Баршовице в Адамы будет мне памятен всю жизнь. Я на своей пегой
лошаденке, Шеко в экипаже, зной и пыль, пыль из Апокалипсиса, удушливые
облака, бесконечные обозы, идут все бригады, облака пыли, от которых нет
спасения, страшно задыхаешься, кругом грай, движение, уезжаю с эскадроном
по полям, теряем Шеко, начинается самое страшное, езда на моем
непоспевающем коньке, бесконечно едем и все рысью, я выматываюсь, эскадрон
хочет обогнать обозы, обгоняем, боюсь отстать, лошадь идет как пух, по
инерции, идут все бригады, вся артиллерия, оставили для заслона по одному
полку, которые должны присоединиться к дивизии с наступлением темноты.
Проезжаем ночью через мертвый, тихий Буек. Что особенного в галицийских
городах? Смешение грязного и тяжелого Востока (Византии и евреев) с
немецким пивным Западом. От Буска 15 км. Я не выдержу. Меняюсь лошадьми.
Оказывается, нет покрышки на седле. Ехать мучительно. Каждый раз я
принимаю другую позу. Привал в Козлове. Темная изба, хлеб с молоком.
Какой-то крестьянин, мягкий и приветливый человек, был военнопленным в
Одессе, я лежу на лавке, заснуть нельзя, на мне чужой френч, лошади во
тьме, в избе душно, дети на полу. Приехали в Адамы в 4 часа ночи. Шеко
спит. Я ставлю где-то лошадь сено есть и ложусь спать.
21.8.20. Адамы
Испуганные русины.
