Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Конармейский дневник 1920 года, страница37

Конармейский дневник 1920 года, страница37

маклера и ремесленники, коммунизм, говорят мне, вряд ли  здесь привьется.

    Какие раздерганные, замученные люди.

    Несчастная Галиция, несчастные евреи.

    У моего хозяина — 8 голубей.

    У Мануйлова острый конфликт с Шеко, у  него  в  прошлом  много  грехов. Киевский авантюрист. Приехал разжалованный из наштабригов 3.

    Лепин. Темная, страшная душа.

    Сестра — 26 и 1.

 

    27.8.20

    Бои у Знятыня, Длужнова. Едем на северо-запад. Полдня в обозе. Движение на Лашов, Комаров. Утром выехали из Сокаля. Обычный день — с  эскадронами, начдивом мотаемся по лесам и полянам, приезжают комбриги, солнце, 5  часов не слезал с лошади, проходят бригады.  Обозная  паника.  Оставил  обозы  у опушки леса, поехал к начдиву. Эскадроны на  горе.  Донесения  командарму, канонада, аэропланов нет, переезжаем с места на  место,  обычный  день.  К ночи тяжкая усталость, ночуем в Василове. Назначенного пункта — Лашова  не достигли.

    В Василове или поблизости 11-ая  дивизия,  столпотворение,  Бахтуров  — малюсенькая дивизия, он несколько поблек, 4-ая дивизия ведет успешные бои.

 

    28.8.20. Комаров

    Из  Василова  выехал  на  10  минут  позже  эскадронов.  Еду  с    тремя всадниками. Бугры, поляны, разрушенные экономии, где-то в  зелени  красные колонны, сливы. Стрельба, не  знаем  где  противник,  вокруг  нас  никого, пулеметы стучат совсем близко и с разных сторон, сердце сжимается, вот так каждый день отдельные всадники ищут  штабы,  возят  донесения.  К  полудню нашел в опустошенной деревне, где  в  льохи  спрятались  все  жители,  под деревьями, покрытыми сливами.  Еду  с  эскадроном.  Вступаем  с  начдивом, красный башлык, в Комаров. Недостроенный великолепный красный  костел.  До того, как вступили в Комаров, после стрельбы — ехал один — тишина,  тепло, ясный день, какое-то странное  прозрачное  спокойствие,  душа  побаливает, один, никто не надоедает, поля, леса, волнистые долины, тенистые дороги.

    Стоим против костела.

    Приезд Ворошилова и Буденного. Ворошилов разносит при всех,  недостаток энергии, горячится, горячий человек, бродило всей армии, ездит  и  кричит, Буденный молчит, улыбается, белые зубы. Апанасенко  защищается,  зайдем  в квартиру, почему кричит, выпускаем противника,  нет  соприкосновения,  нет удара.

    Апанасенко не годится?

    Аптекарь,  предлагающий  комнату.  Слух  об  ужасах.  Иду  в  местечко. Невыразимый страх и отчаяние.

    Мне рассказывают. Скрытно в хате, боятся, чтобы  не  вернулись  поляки. Здесь вчера были казаки есаула Яковлева.  Погром.  Семья  Давида  Зиса,  в квартирах, голый, едва дышащий старик-пророк, зарубленная старуха, ребенок с отрубленными пальцами, многие  еще  дышат,  смрадный  запах  крови,  все перевернуто, хаос,  мать  над  зарубленным  сыном,  старуха,  свернувшаяся калачиком, 4 человека в одной хижине, грязь, кровь под черной бородой, так в крови и лежат. Евреи на площади, измученный еврей, показывающий мне все, его сменяет высокий еврей. Раввин спрятался, у него  все  разворочено,  до вечера не вылез из норы. Убито человек 15 — Хусид Ицка  Галер  —  70  лет, Давид Зис — прислужник в синагоге — 45 лет, жена и дочь —  15  лет,  Давид Трост, жена — резник.

    У изнасилованной.

    Вечером — у хозяев, казенный дом, суббота вечером, не хотели варить  до тех пор, пока не прошла суббота.

    Ищу сестер, Суслов смеется. Еврейка докторша.

    Мы в странном старинном доме, когда-то здесь все было — масло, молоко.

    Ночью — обход местечка.

    Луна, за дверьми, их жизнь ночью. Вой за стенами. Будут убирать.  Испуг и ужас населения. Главное —  наши  ходят  равнодушно  и  пограбливают  где можно, сдирают с изрубленных.

    Ненависть одинаковая, казаки те же, жестокость  та  же,  армии  разные, какая ерунда.