Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Конармейский дневник 1920 года, страница42

Конармейский дневник 1920 года, страница42

и  тянут  свиней  без  всякого учета, а у них есть порядок, всякие уполномоченные с жалобами у Шеко.  Вот и буденновцы.

    Гордая сестра, каких мы никогда не видели, — в белых башмаках и чулках, стройная  полная  нога,  у    них    организация,    уважение    человеческого достоинства, быстрая, тщательная работа.

    Живем у евреев.

    Мысль о доме все настойчивее. Впереди нет исхода.

 

    7.9.20. Будятичи

    Мы занимаем две комнаты. Кухня полна евреями. Есть беженцы из  Крылова, жалкая кучка людей с лицами пророков. Спят вповалку. Целый  день  варят  и пекут, еврейка работает, как каторжная, шьет,  стирает.  Тут  же  молятся. Дети, барышни. Хамы — холуи жрут беспрерывно, пьют водку, хохочут, жиреют, икают от желания женщины.

    Едим через каждые два часа.

    Часть отведена за Буг, новая фаза операции.

    Вот уже две недели как все упорнее и упорнее говорят о том,  что  армию надо отвести на отдых. На отдых — боевой клич!

    Наклевывается командировка — в гостях у  начдива  —  всегда  едят,  его рассказы о Ставрополе, Суслов толстеет, густо хам посажен.

    Ужасная бестактность — представлены к  ордену  Красного  Знамени  Шеко, Суслов, Сухорукое.

    Противник  пытается  перейти  на  нашу  сторону  Буга,  14-ая  дивизия, спешившись, отбила его.

    Пишу удостоверения.

    Оглох на одно ухо. Последствия простуды? Тело расчесано, все  в  ранах, недомогаю. Осень, дождь, уныло, грязь тяжелая.

 

    8.9.20. Владимир-Волынский

    Утром на  обывательской  подводе  в  административный  штаб.  Аттестат, канитель с деньгами. Полутыловая гнусность  —  Гусев,  Налетов,  деньги  в Ревтрибунале. Обед у Горбунова.

    На тех же клячах в Владимир. Езда тяжелая,  грязь  непролазная,  дороги непроходимы. Приезжаем ночью. Мотня с квартирой, холодная комната у вдовы. Евреи — лавочники. Папаша и мамаша — старики.

    Горе ты, бабушка? Чернобородый, мягкий муж.  Рыжая  беременная  еврейка моет ноги. У девочки понос. Теснота, но электричество, тепло.

    Ужин — клецки с подсолнечным маслом —  благодать.  Вот  она  —  густота еврейская. Думают, что я не понимаю по-еврейски, хитрые, как мухи. Город — нищ.

    Спим с Бородиным на перине.

 

    9.9.20. Владимир-Волынский

    Город нищ, грязен, голоден, за деньги ничего не купишь, конфеты  по  20 рублей и папиросы. Тоска. Штарм.  Уныло.  Совет  профессиональных  союзов, еврейские молодые люди. Хождение по совнархозам  и  профкомиссиям,  тоска, военные требуют, озорничают. Дохлые молодые евреи.

    Пышный обед — мясо, каша. Единственная утеха — пища.

    Новый военком штаба — обезьянье лицо.

    Хозяева хотят выменять мою шаль. Не дамся.

    Мой возница — босой с заплывшими глазами. Рассея.

    Синагога. Молюсь, голые стены, какой-то солдат  забирает  электрические лампочки.

    Баня. Будь проклята солдатчина, война, скопление  молодых,  замученных, одичавших, еще здоровых людей.

    Внутренняя жизнь моих хозяев, какие-то дела делаются,  завтра  пятница, уже готовятся, хорошая старуха, старик с хитринкой,  притворяются  нищими. Говорят — лучше голодать при большевиках, чем есть булку при поляках.

 

    10.9.20. Ковель

    Полдня на разбитом, унылом,  ужасном  вокзале  во  Владимире-Волынском. Тоска. Чернобородый еврей работает. В Ковель приезжаем ночью.  Неожиданная радость — поезд Поарма. Ужин у Зданевича,  масло.  Ночую  в  радиостанции. Ослепительный  свет.  Чудеса.  Хелемская    сожительствует.    Лимфатические железы. Володя. Она обнажилась. Мое пророчество исполнилось.

 

    11.9.20. Ковель

    Город хранит следы европейско-еврейской культуры. Советских (денег)  не берут, стакан кофе без сахару — 50 рублей, дрянной обедишка на  вокзале  — 600 рублей.

    Солнце, хожу по докторам, лечу ухо, чесотка.

    В гости к Яковлеву, тихие домики,