вызванная
исступленными посланиями новоградского ксендза, прибыла комиссия от
епископа в Житомире, она нашла в самых захудалых и зловонных хатах эти
чудовищные семейные портреты, святотатственные, наивные и живописные.
Иосифы с расчесанной надвое сивой головой, напомаженные Иисусы,
многорожавшие деревенские Марии с поставленными врозь коленями - эти иконы
висели в красных углах, окруженные венцами из бумажных цветов.
- Он произвел вас при жизни в святые! - воскликнул викарий дубенский и
новоконстантиновский, отвечая толпе, защищавшей Аполека. - Он окружил вас
неизреченными принадлежностями святыни, вас, трижды впадавших в грех
ослушания, тайных винокуров, безжалостных заимодавцев, делателей фальшивых
весов и продавцов невинности собственных дочерей!
- Ваше священство, - сказал тогда викарию колченогий Витольд, скупщик
краденого и кладбищенский сторож, - в чем видит правду всемилостивейший
пан бог, кто скажет об этом темному народу? И не больше ли истины в
картинах пана Аполека, угодившего нашей гордости, чем в ваших словах,
полных хулы и барского гнева?
Возгласы толпы обратили викария в бегство. Состояние умов в пригородах
угрожало безопасности служителей церкви. Художник, приглашенный на место
Аполека, не решался замазать Эльку и хромого Янека. Их можно видеть и
сейчас в боковом приделе новоградского костела: Янека - апостола Павла,
боязливого хромца с черной клочковатой бородой, деревенского отщепенца, и
ее, блудницу из Магдалы, хилую и безумную, с танцующим телом и впалыми
щеками.
Борьба с ксендзом длилась три десятилетия. Потом казацкий разлив изгнал
старого монаха из его каменного и пахучего гнезда, и Аполек - о
превратности судьбы! - водворился в кухне пани Элизы. И вот я, мгновенный
гость, пью по вечерам вино его беседы.
Беседы - о чем? О романтических временах шляхетства, о ярости бабьего
фанатизма, о художнике Луке дель Раббио и о семье плотника из Вифлеема.
- Имею сказать пану писарю... - таинственно сообщает мне Аполек перед
ужином.
- Да, - отвечаю я, - да, Аполек, я слушаю вас...
Но костельный служка, пан Робацкий, суровый и серый, костлявый и
ушастый, сидит слишком близко от нас. Он развешивает перед нами поблекшие
полотна молчания и неприязни.
- Имею сказать пану, - шепчет Аполек и уводит меня в сторону, - что
Иисус, сын Марии, был женат на Деборе, иерусалимской девице незнатного
рода...
- О, тен чловек! - кричит в отчаянии пан Робацкий. - Тен чловек не
умрет на своей постели... Тего чловека забиют людове...
- После ужина, - упавшим голосом шелестит Аполек, - после ужина, если
пану писарю будет угодно...
