Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармия » Конармия, страница12

Конармия, страница12

есть немыслимо…

    — Так, так, — съежился Аполек и схватил Готфрида, — так, так, пане…

    Он потащил слепца к выходу,  но  на  пороге  помедлил  и  поманил  меня пальцем.

    — Блаженный Франциск, — прошептал он, мигая  глазами,  —  с  птицей  на рукаве, с голубем или щеглом, как пану писарю будет угодно…

    И он исчез со слепым и вечным своим другом.

    — О, дурацтво! — произнес тогда  Робацкий,  костельный  служка.  —  Тен чловек не умрет на своей постели…

    Пан Робацкий широко раскрыл рот и зевнул, как кошка.  Я  распрощался  и ушел ночевать к себе домой, к моим обворованным евреям.

    По городу слонялась бездомная луна. И я шел с ней вместе,  отогревая  в себе неисполнимые мечты и нестройные песни.

 

          СОЛНЦЕ ИТАЛИИ

 

    Я снова сидел вчера в людской у  пани  Элизы  под  нагретым  венцом  из зеленых ветвей ели. Я сидел  у  теплой,  живой,  ворчливой  печи  и  потом возвращался к себе глубокой ночью. Внизу, у обрыва, бесшумный Збруч  катил стеклянную темную волну.

    Обгорелый город — переломленные колонны и врытые-в  землю  крючки  злых старушечьих  мизинцев  —  казался  мне  поднятым  на  воздух,  удобным    и небывалым, как сновиденье. Голый блеск луны лился на него  с  неиссякаемой силой. Сырая плесень развалин цвела, как мрамор оперной скамьи. И  я  ждал потревоженной душой выхода Ромео из-за туч,  атласного  Ромео,  поющего  о любви, в то время как за кулисами понурый электротехник  держит  палец  на выключателе луны.

    Голубые дороги текли мимо меня, как струи молока, брызнувшие из  многих грудей. Возвращаясь домой, я страшился встречи с Сидоровым, моим  соседом, опускавшим на меня по ночам волосатую лапу своей тоски. По счастью, в  эту ночь, растерзанную молоком луны, Сидоров не проронил ни слова. Обложившись книгами, он писал. На столе дымилась  горбатая  свеча  —  зловещий  костер мечтателей. Я сидел в  стороне,  дремал,  сны  прыгали  вокруг  меня,  как котята. И только поздней ночью меня разбудил ординарец, вызвавший Сидорова в штаб. Они ушли вместе. Я  подбежал  тогда  к  столу,  на  котором  писал Сидоров, и перелистал  книги.  Это  был  самоучитель  итальянского  языка, изображение римского форума и план города Рима.  План  был  весь  размечен крестами и точками. Я наклонился над  исписанным  листом  и  с  замирающим сердцем, ломая пальцы, прочитал чужое письмо. Сидоров,  тоскующий  убийца, изорвал в клочья розовую вату моего воображения и потащил меня в  коридоры здравомыслящего своего безумия. Письмо начиналось со второй страницы, я не осмелился искать начала:

    «…пробито легкое и маленько рехнулся или, как говорит Сергей,  с  ума слетел. Не сходить же с него, в самом деле, с дурака этого с ума. Впрочем, хвост набок