Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармия » Конармия, страница20

Конармия, страница20

подкрался  к  нему сзади, вырвал папиросу изо рта и отбежал ко мне.

    — Это — сын  равви,  Илья,  —  прохрипел  Мордхэ  и  придвинул  ко  мне кровоточащее мясо развороченных  век,  —  проклятый  сын,  последний  сын, непокорный сын…

    И Мордхэ погрозил юноше кулачком и плюнул ему в лицо.

    —  Благословен  господь,  —    раздался    тогда    голос    рабби    Моталэ Брацлавского,  и  он  переломил  хлеб  своими  монашескими    пальцами,    — благословен бог Израиля, избравший нас между всеми народами земли…

    Рабби благословил пищу, и мы сели за трапезу. За  окном  ржали  кони  и вскрикивали казаки. Пустыня войны зевала за окном. Сын  рабби  курил  одну папиросу за другой среди  молчания  и  молитвы.  Когда  кончился  ужин,  я поднялся первый.

    — Мой дорогой и такой молодой человек,  —  забормотал  Мордхэ  за  моей спиной и дернул меня за пояс, — если бы на свете  не  было  никого,  кроме злых богачей и нищих бродяг, как жили бы тогда святые люди?

    Я дал старику денег и вышел на улицу. Мы расстались с Гедали, я ушел  к себе на вокзал. Там, на вокзале, в агитпоезде  Первой  Конной  армии  меня ждало сияние сотен огней, волшебный блеск радиостанции, упорный бег  машин в типографии и недописанная статья в газету «Красный кавалерист».

 

          ПУТЬ В БРОДЫ

 

    Я скорблю о пчелах. Они истерзаны враждующими армиями.  На  Волыни  нет больше пчел.

    Мы осквернили ульи. Мы морили их серой  и  взрывали  порохом.  Чадившее тряпье издавало зловонье в священных республиках пчел. Умирая, они  летали медленно и жужжали чуть слышно. Лишенные хлеба, мы саблями  добывали  мед. На Волыни нет больше пчел.

    Летопись будничных злодеяний теснит меня неутомимо, как  порок  сердца. Вчера был день первого побоища под Бродами. Заблудившись на голубой земле, мы не подозревали об этом — ни  я,  ни  Афонька  Бида,  мой  друг.  Лошади получили с утра зерно. Рожь была высока, солнце было прекрасно, и душа, не заслужившая этих сияющих и улетающих небес, жаждала неторопливых болей.

    — За пчелу и ее душевность  рассказывают  бабы  по  станицах,  —  начал взводный, мой друг, — рассказывают всяко. Обидели люди Христа или не  было такой обиды, — об этом все прочие дознаются по  происшествии  времени.  Но вот, — рассказывают бабы по станицах,  —  скучает  Христос  на  кресте.  И подлетает к Христу всякая мошка, чтобы его тиранить! И он  глядит  на  нее глазами и падает духом. Но только неисчислимой мошке не видно евоных глаз. И то же самое летает вокруг Христа пчела. «Бей его, — кричит мошка  пчеле, — бей его на наш ответ!..» — «Не умею, — говорит  пчела,  поднимая  крылья над Христом, — не умею, он плотницкого классу…» Пчелу понимать  надо,  — заключает Афонька, мой взводный.