Буденного ему подавай. Эх, горе ты мое! И вижу - пропадает старый.
- Пан, - кричу я и плачу и зубами скрегочу, - слово пролетария, я сам
высший начальник. Ты шитья на мне не ищи, а титул есть. Титул, вон он -
музыкальный эксцентрик и салонный чревовещатель из города Нижнего...
Нижний город на Волге-реке...
И бес меня взмыл. Генеральские глаза передо мной, как фонари, мигнули.
Красное море передо мной открылось. Обида солью вошла мне в рану, потому,
вижу, не верит мне дед. Замкнул я тогда рот, ребята, поджал брюхо, взял
воздух и понес по старинке, по-нашенскому, по-бойцовски, по-нижегородски и
доказал шляхте мое чревовещание.
Побелел тут старик, взялся за сердце и сел на землю.
- Веришь теперь Ваське-эксцентрику, третьей непобедимой кавбригады
комиссару?..
- Комиссар? - кричит он.
- Комиссар, - говорю я.
- Коммунист? - кричит он.
- Коммунист, - говорю я.
- В смертельный мой час, - кричит он, - в последнее мое воздыхание
скажи мне, друг мой казак, - коммунист ты или врешь?
- Коммунист, - говорю.
Садится тут мой дед на землю, целует какую-то ладанку, ломает надвое
саблю и зажигает две плошки в своих глазах, два фонаря над темной степью.
- Прости, - говорит, - не могу сдаться коммунисту, - и здоровается со
мной за руку. - Прости, - говорит, - и руби меня по-солдатски...
Эту историю со всегдашним своим шутовством рассказал нам однажды на
привале Конкин, политический комиссар N...ской кавбригады и троекратный
кавалер ордена Красного Знамени.
- И до чего же ты, Васька, с паном договорился?
- Договоришься ли с ним?.. Гоноровый выдался. Покланялся я ему еще, а
он упирается. Бумаги мы тогда у него взяли, какие были, маузер взяли,
седелка его, чудака, и по сей час подо мной. А потом, вижу, каплет из меня
все сильней, ужасный сон на меня нападает, сапоги мои полны крови, не до
него...
- Облегчили, значит, старика?
- Был грех.
БЕРЕСТЕЧКО
Мы делали переход из Хотина в Берестечко. Бойцы дремали в высоких
седлах. Песня журчала, как пересыхающий ручей. Чудовищные трупы валялись
на тысячелетних курганах. Мужики в белых рубахах ломали шапки перед нами.
Бурка начдива Павличенки веяла над штабом, как мрачный флаг. Пуховый
башлык его был перекинут через бурку, кривая сабля лежала сбоку.
Мы проехали казачьи курганы и вышку Богдана Хмельницкого. Из-за
могильного камня выполз дед с бандурой и детским голосом спел про былую
казачью славу. Мы прослушали песню молча, потом развернули штандарты и под
звуки гремящего марша ворвались в Берестечко. Жители заложили ставни
железными палками, и тишина, полновластная тишина взошла на местечковый
