Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Конармия » Конармия, страница47

Конармия, страница47

поклоны, как кликуша в церкви. — Ну, не покорюсь же судьбе-шкуре,  —  закричал  он, отнимая руки от помертвевшего  лица,  —  ну,  беспощадно  же  буду  рубать несказанную шляхту!  До  сердечного  вздоха  дойду,  до  вздоха  ейного  и богоматериной крови… При станичниках, дорогих  братьях,  обещаюся  тебе, Степан…

    Афонька лег лицом в рану и затих. Устремив на хозяина сияющий  глубокий фиолетовый глаз, конь слушал рвущееся  Афонькино  хрипение.  Он  в  нежном забытьи поводил по земле упавшей мордой, и струи крови, как две  рубиновые шлеи, стекали по его груди, выложенной белыми мускулами.

    Афонька лежал, не шевелясь. Мелко перебирая толстыми ногами,  к  лошади подошел Маслак, вставил револьвер ей в ухо и выстрелил. Афонька вскочил  и повернул к Маслаку рябое лицо.

    — Сбирай сбрую, Афанасий, — сказал Маслак ласково, — иди до части…

    И мы с пригорка увидели, как Афонька, согбенный под тяжестью  седла,  с лицом сырым и красным, как рассеченное  мясо,  брел  к  своему  эскадрону, беспредельно одинокий в пыльной, пылающей пустыне полей.

    Поздним вечером я встретил его в обозе. Он спал на возу, хранившем  его добро — сабли, френчи  и  золотые  проколотые  монеты.  Запекшаяся  голова взводного с перекошенным мертвым ртом валялась,  как  распятая,  на  сгибе седла. Рядом была положена сбруя  убитой  лошади,  затейливая  и  вычурная одежда казацкого скакуна — нагрудники  с  черными  кистями,  гибкие  ремни нахвостников,  унизанные  цветными  камнями,  и    уздечка    с    серебряным тиснением.

    Тьма надвигалась на нас все гуще. Обоз  тягуче  кружился  по  Бродскому шляху; простенькие звезды  катились  по  млечным  путям  неба,  и  дальние деревни горели в прохладной глубине ночи. Помощник  эскадронного  Орлов  и длинноусый  Биценко  сидели  тут  же,  на  Афонькином  возу,  и  обсуждали Афонькино горе.

    — С дому коня ведет, — сказал длинноусый Биценко, —  такого  коня,  где его найдешь?

    — Конь — он друг, — ответил Орлов.

    — Конь — он отец, — вздохнул Биценко, — бесчисленно раз жизню  спасает. Пропасть Биде без коня…

    А наутро Афонька исчез. Начались и кончились бои под Бродами. Поражение сменилось временной победой, мы пережили смену начдива, а Афоньки  все  не было. И только грозный ропот на деревнях, злой и хищный  след  Афонькиного разбоя указывал нам трудный его путь.

    — Добывает коня, — говорили о взводном в  эскадроне,  и  в  необозримые вечера наших скитаний я немало наслушался историй о глухой этой,  свирепой добыче.

    Бойцы из других частей натыкались на Афоньку в десятках верст от нашего расположения. Он сидел в засаде на  отставших  польских  кавалеристов  или рыскал по лесам, отыскивая схороненные крестьянские  табуны.  Он