Исаак Эммануилович Бабель
(1894—1940)
Главная » Произведения автора » Конармия, страница52

Конармия, страница52

набитый разломанными зубами, и вычищенные сапоги,  сложенные  в пятках, как на ученье.

    — Бойцы! — сказал тогда, глядя на покойника, Пугачев, командир полка, и стал у края ямы. — Бойцы! — сказал он, дрожа  и  вытягиваясь  по  швам.  — Хороним Пашу Трунова, всемирного героя, отдаем Паше последнюю честь…

    И, подняв к небу глаза, раскаленные бессонницей, Пугачев прокричал речь о мертвых бойцах из Первой Конной, о гордой этой фаланге,  бьющей  молотом истории по наковальне будущих веков. Пугачев громко прокричал  свою  речь, он сжимал рукоять кривой чеченской шашки и рыл землю ободранными  сапогами в серебряных шпорах. Оркестр после  его  речи  сыграл  «Интернационал»,  и казаки простились с Пашкой. Труновым. Весь эскадрон вскочил на коней и дал залп в воздух, трехдюймовка наша прошамкала во второй раз,  и  мы  послали трех казаков за венком. Они помчались,  стреляя  на  карьере,  выпадая  из седел и джигитуя, и  привезли  краевых  цветов  целые  пригоршни.  Пугачев рассыпал эти цветы у могилы, и мы стали подходить к  Трунову  с  последним целованием. Я тронул губами прояснившийся лоб, обложенный седлом, и ушел в город, в готический Сокаль, лежавший в синей пыли и галицийском унынии.

    Большая площадь  простиралась  налево  от  сада,  площадь,  застроенная древними синагогами. Евреи в рваных лапсердаках бранились на этой  площади и таскали друг друга. Одни  из  них  —  ортодоксы  —  превозносили  учение Адасии, раввина из Белза; за это на ортодоксов наступали хасиды умеренного толка, ученики гуссятинского раввина  Иуды.  Евреи  спорили  о  Каббале  и поминали в своих спорах имя Ильи, виленского гаона, гонителя хасидов…

    Забыв войну  и  залпы,  хасиды  поносили  самое  имя  Ильи,  виленского первосвященника, и я, томясь печалью по Трунову, я тоже толкался среди них и для облегчения моего горланил вместе с ними, пока не увидел перед  собой галичанина, мертвенного и длинного, как Дон-Кихот.

    Галичанин этот был одет в белую холщовую рубаху до пят. Он был одет как бы для погребений  или  для  причастия  и  вел  на  веревке  взлохмаченную коровенку. На гигантское его туловище была посажена подвижная,  крохотная, пробитая головка змеи; она была прикрыта широкополой шляпой из деревенской соломы и пошатывалась. Жалкая коровенка шла за галичанином на  поводу;  он вел ее с важностью и виселицей  длинных  своих  костей  пересекал  горячий блеск небес.

    Торжественным шагом миновал он  площадь  и  вошел  в  кривой  переулок, обкуренный тошнотворными густыми дымами. В обугленных  домишках,  в  нищих кухнях  возились  еврейки,  похожие  на  старых  негритянок,    еврейки    с непомерными грудями. Галичанин прошел  мимо  них  и  остановился  в  конце переулка