набитый разломанными зубами, и вычищенные сапоги, сложенные в
пятках, как на ученье.
- Бойцы! - сказал тогда, глядя на покойника, Пугачев, командир полка, и
стал у края ямы. - Бойцы! - сказал он, дрожа и вытягиваясь по швам. -
Хороним Пашу Трунова, всемирного героя, отдаем Паше последнюю честь...
И, подняв к небу глаза, раскаленные бессонницей, Пугачев прокричал речь
о мертвых бойцах из Первой Конной, о гордой этой фаланге, бьющей молотом
истории по наковальне будущих веков. Пугачев громко прокричал свою речь,
он сжимал рукоять кривой чеченской шашки и рыл землю ободранными сапогами
в серебряных шпорах. Оркестр после его речи сыграл "Интернационал", и
казаки простились с Пашкой. Труновым. Весь эскадрон вскочил на коней и дал
залп в воздух, трехдюймовка наша прошамкала во второй раз, и мы послали
трех казаков за венком. Они помчались, стреляя на карьере, выпадая из
седел и джигитуя, и привезли краевых цветов целые пригоршни. Пугачев
рассыпал эти цветы у могилы, и мы стали подходить к Трунову с последним
целованием. Я тронул губами прояснившийся лоб, обложенный седлом, и ушел в
город, в готический Сокаль, лежавший в синей пыли и галицийском унынии.
Большая площадь простиралась налево от сада, площадь, застроенная
древними синагогами. Евреи в рваных лапсердаках бранились на этой площади
и таскали друг друга. Одни из них - ортодоксы - превозносили учение
Адасии, раввина из Белза; за это на ортодоксов наступали хасиды умеренного
толка, ученики гуссятинского раввина Иуды. Евреи спорили о Каббале и
поминали в своих спорах имя Ильи, виленского гаона, гонителя хасидов...
Забыв войну и залпы, хасиды поносили самое имя Ильи, виленского
первосвященника, и я, томясь печалью по Трунову, я тоже толкался среди них
и для облегчения моего горланил вместе с ними, пока не увидел перед собой
галичанина, мертвенного и длинного, как Дон-Кихот.
Галичанин этот был одет в белую холщовую рубаху до пят. Он был одет как
бы для погребений или для причастия и вел на веревке взлохмаченную
коровенку. На гигантское его туловище была посажена подвижная, крохотная,
пробитая головка змеи; она была прикрыта широкополой шляпой из деревенской
соломы и пошатывалась. Жалкая коровенка шла за галичанином на поводу; он
вел ее с важностью и виселицей длинных своих костей пересекал горячий
блеск небес.
Торжественным шагом миновал он площадь и вошел в кривой переулок,
обкуренный тошнотворными густыми дымами. В обугленных домишках, в нищих
кухнях возились еврейки, похожие на старых негритянок, еврейки с
непомерными грудями. Галичанин прошел мимо них и остановился в конце
переулка
