дослушав до конца,
высвободил свои поводья и показал рукой на Сашку. Женщина помотала головой
и проехала дальше. Тогда Левка вскочил к ней на седло, схватил за волосы,
отогнул голову и разбил ей кулаком лицо. Сашка вытерла подолом кровь и
поехала дальше. Левка слез с седла, откинул чуб и завязал на бедрах
красный шарф. И завывающие трубачи повели эскадрон дальше, к сияющей линии
Буга.
Левка скоро вернулся к нам и закричал, блестя глазами:
- Распатронил ее вчистую... Отошлю, говорит, матери, когда нужно.
Евоную память, говорит, сама помню. А помнишь, так не забывай, гадючья
кость... А забудешь - мы еще разок напомним. Второй раз забудешь - второй
раз напомним.
ЗАМОСТЬЕ
Начдив и штаб его лежали на скошенном поле в трех верстах от Замостья.
Войскам предстояла ночная атака города. Приказ по армии требовал, чтобы мы
ночевали в Замостье, и начдив ждал донесений о победе.
Шел дождь. Над залитой землей летели ветер и тьма. Звезды были потушены
раздувшимися чернилами туч. Изнеможенные лошади вздыхали и переминались во
мраке. Им нечего было дать. Я привязал повод коня к моей ноге, завернулся
в плащ и лег в яму, полную воды. Размокшая земля открыла мне
успокоительные объятия могилы. Лошадь натянула повод и потащила меня за
ногу. Она нашла пучок травы и стала щипать его. Тогда я заснул и увидел во
сне клуню, засыпанную сеном. Над клуней гудело пыльное золото молотьбы.
Снопы пшеницы летали по небу, июльский день переходил в вечер, чащи заката
запрокидывались над селом.
Я был простерт на безмолвном ложе, и ласка сена под затылком сводила
меня с ума. Потом двери сарая разошлись со свистом. Женщина, одетая для
бала, приблизилась ко мне. Она вынула грудь из черных кружев корсажа и
понесла ее мне с осторожностью, как кормилица пищу. Она приложила свою
грудь к моей. Томительная теплота потрясла основы моей души, и капли пота,
живого, движущегося пота, закипели между нашими сосками.
"Марго, - хотел я крикнуть, - земля тащит меня на веревке своих
бедствий, как упирающегося пса, но все же я увидел вас, Марго..."
Я хотел это крикнуть, но челюсти мои, сведенные внезапным холодом, не
разжимались.
Тогда женщина отстранилась от меня и упала на колени.
- Иисусе, - сказала она, - прими душу усопшего раба твоего...
Она укрепила два истертых пятака на моих веках и забила благовонным
сеном отверстие рта. Вопль тщетно метался по кругу закованных моих
челюстей, потухающие зрачки медленно повернулись под медяками, я не мог
разомкнуть моих рук и... проснулся.
Мужик с свалявшейся бородой лежал передо мной. Он держал в руках ружье.
Спина лошади черной перекладиной
