подсели на
лавочку. Командиры эти задремывали и молчали, один из них, контуженный,
неудержимо качал головой и подмигивал выкатившимся глазом, Сашка пошла
сказать об нем в госпиталь и потом вернулась к нам, таща лошадь на поводу.
Кобыла ее упиралась и скользила ногами по мокрой глине.
- Куда паруса надула? - сказал сестре Воробьев. - Посиди с нами, Саш...
- Не сяду я с вами, - ответила Сашка и ударила кобылу в живот, - не
сяду...
- Что так? - закричал Воробьев, смеясь. - Али ты, Саш, передумала с
мужчинами чай пить?..
- С тобой передумала, - обернулась баба к командиру и бросила повод
далеко от себя. - Передумала я, Воробьев, с тобой чай пить, потому видала
я вас сегодня, герои, и твою некрасоту видала, командир...
- А когда видала, - пробормотал Воробьев, - так и стрелять было
впору...
- Стрелять?! - с отчаянием сказала Сашка и сорвала с рукава
госпитальную повязку. - Этим, что ли, стрелять мне?
И тут придвинулся к нам Акинфиев, бывший повозочный Ревтрибунала, с
которым не сведены были у меня давние счеты.
- Стрелять тебе нечем, Сашок, - сказал он успокоительно, - тебя ефтим
никто не виноватит, но только виноватить я желаю тех, кто в драке
путается, а патронов в наган не залаживает... Ты в атаку шел, - закричал
мне вдруг Акинфиев, и судорога облетела его лицо, - ты шел и патронов не
залаживал... где тому причина?
- Отвяжись, Иван, - сказал я Акинфиеву, но он не отставал и подступал
все ближе, весь кособокий, припадочный и без ребер.
- Поляк тебя да, а ты его нет... - бормотал казак, вертясь и ворочая
разбитым бедром. - Где тому причина?..
- Поляк меня да, - ответил я дерзко, - а я поляка нет...
- Значит, ты молокан? - прошептал Акинфиев, отступая.
- Значит, молокан, - сказал я громче прежнего. - Чего тебе надо?
- Мне того надо, что ты при сознании, - закричал Иван с диким
торжеством. - Ты при сознании, а у меня про молокан есть закон писан: их в
расход пускать можно, они бога почитают...
Собирая толпу, казак кричал про молокан не переставая. Я стал уходить
от него, но он догнал меня и, догнав, ударил по спине кулаком.
- Ты патронов не залаживал, - с замиранием прошептал Акинфиев над самым
моим ухом и завозился, пытаясь большими пальцами разодрать мне рот, - ты
бога почитаешь, изменник...
Он дергал и рвал мой рот, я отталкивал припадочного и бил его по лицу.
Акинфиев боком повалился на землю и, падая, расшибся в кровь.
Тогда к нему подошла Сашка с болтающимися грудями. Женщина облила Ивана
водой и вынула у него изо рта длинный зуб, качавшийся в черном рту, как
береза на голом большаке.
- У петухов одна забота, -
